Неточные совпадения
На ночь он уносил рисунок в дортуар, и однажды, вглядываясь в эти нежные глаза, следя за линией наклоненной шеи, он
вздрогнул, у него сделалось такое замиранье в груди, так захватило ему дыханье, что он в забытьи, с закрытыми глазами и невольным, чуть сдержанным стоном, прижал рисунок обеими руками к
тому месту, где было так тяжело дышать. Стекло хрустнуло и со звоном полетело на пол…
Райский
вздрогнул и, взволнованный, грустный, воротился домой от проклятого места. А между
тем эта дичь леса манила его к себе, в таинственную темноту, к обрыву, с которого вид был хорош на Волгу и оба ее берега.
То писал он стихи и читал громко, упиваясь музыкой их,
то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди — не знал чего, но
вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя
тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в
тех книгах, а не
та, которая окружает его…
Вера приходила, уходила, он замечал это, но не
вздрагивал, не волновался, не добивался ее взгляда, слова и, вставши однажды утром, почувствовал себя совершенно твердым,
то есть равнодушным и свободным, не только от желания добиваться чего-нибудь от Веры, но даже от желания приобретать ее дружбу.
И в
то же время, среди этой борьбы, сердце у него замирало от предчувствия страсти: он
вздрагивал от роскоши грядущих ощущений, с любовью прислушивался к отдаленному рокотанью грома и все думал, как бы хорошо разыгралась страсть в душе, каким бы огнем очистила застой жизни и каким благотворным дождем напоила бы это засохшее поле, все это былие, которым поросло его существование.
Лесничий ловко правил лошадьми, карабкавшимися на крутую гору, подстегивал
то ту,
то другую, посвистывал, забирал круто вожжи, когда кони вдруг
вздрагивали от блеска молнии, и потом оборачивался к сидящим под навесом.
Он сам испытывал нетрезвость страсти — и мучился за себя, но он давно знал и страсти, и себя, и
то не всегда мог предвидеть исход. Теперь, видя Веру, упившеюся этого недуга, он
вздрагивал за нее.
Маслова то сидела неподвижно, слушая чтеца и смотря на него,
то вздрагивала и как бы хотела возражать, краснела и потом тяжело вздыхала, переменяла положение рук, оглядывалась и опять уставлялась на чтеца.
Сверкнула молния; разорванная ею
тьма вздрогнула и, на миг открыв поглощённое ею, вновь слилась. Секунды две царила подавляющая тишина, потом, как выстрел, грохнул гром, и его раскаты понеслись над домом. Откуда-то бешено рванулся ветер, подхватил пыль и сор с земли, и всё, поднятое им, закружилось, столбом поднимаясь кверху. Летели соломинки, бумажки, листья; стрижи с испуганным писком пронизывали воздух, глухо шумела листва деревьев, на железо крыши дома сыпалась пыль, рождая гулкий шорох.
Ордынов нахмурил брови и злобно посмотрел на старика.
Тот вздрогнул от его взгляда. Слепое бешенство закипело в груди Ордынова. Он каким-то животным инстинктом чуял близ себя врага на смерть. Он сам не мог понять, что с ним делается, рассудок отказывался служить ему.
Не помню, как я в этом самом зале // Пришел в себя — но было уж светло; // Лежал я на диване; хлопотали // Вокруг меня родные; тяжело // Дышалось мне, бессвязные блуждали // Понятья врозь; меня — то жаром жгло, //
То вздрагивал я, словно от морозу, — // Поблекшую рука сжимала розу…
Неточные совпадения
На грязном голом полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (это были сами блаженные, уже успевшие возвратиться с богомолья), которые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные слова и в
то же время
вздрагивали, кривлялись и корчились, словно в лихорадке.
Вспомнив об Алексее Александровиче, она тотчас с необыкновенною живостью представила себе его как живого пред собой, с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами на белых руках, интонациями и треском пальцев и, вспомнив
то чувство, которое было между ними и которое тоже называлось любовью,
вздрогнула от отвращения.
Алексей Александрович
вздрогнул при упоминании о жене, но тотчас же на лице его установилась
та мертвая неподвижность, которая выражала совершенную беспомощность в этом деле.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз
вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и
вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после
того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня.
То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
— Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала видеть его, она почувствовала
то место на руке, к которому прикоснулись его губы, и с отвращением
вздрогнула.