Неточные совпадения
Райский еще «серьезнее» занялся хождением
в окрестности, проникал опять
в старые здания, глядел, щупал, нюхал камни, читал надписи, но не разобрал и двух
страниц данных профессором хроник, а писал русскую
жизнь, как она снилась ему
в поэтических видениях, и кончил тем, что очень «серьезно» написал шутливую поэму, воспев
в ней товарища, написавшего диссертацию «о долговых обязательствах» и никогда не платившего за квартиру и за стол хозяйке.
Она долго глядит на эту
жизнь, и, кажется, понимает ее, и нехотя отходит от окна, забыв опустить занавес. Она берет книгу, развертывает
страницу и опять погружается
в мысль о том, как живут другие.
Ему пришла
в голову прежняя мысль «писать скуку»: «Ведь
жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит
в самой
жизни, как лежат
в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон
жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную
страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись
в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
Неточные совпадения
Написав несколько
страниц, он ни разу не поставил два раза который; слог его лился свободно и местами выразительно и красноречиво, как
в «оны дни», когда он мечтал со Штольцем о трудовой
жизни, о путешествии.
Жизнь в бахаревском доме навсегда осталась для Привалова самой светлой
страницей в его воспоминаниях. Все, что он привык уважать и считал лучшим, он соединял
в своем уме с именем Бахаревых.
«
В 1842 я желала, чтоб все
страницы твоего дневника были светлы и безмятежны; прошло три года с тех пор, и, оглянувшись назад, я не жалею, что желание мое не исполнилось, — и наслаждение, и страдание необходимо для полной
жизни, а успокоение ты найдешь
в моей любви к тебе, —
в любви, которой исполнено все существо мое, вся
жизнь моя.
Он вспомнил, что еще
в Москве задумал статью «О прекрасном
в искусстве и
в жизни», и сел за работу. Первую половину тезиса, гласившую, что прекрасное присуще искусству, как обязательный элемент, он, с помощью амплификаций объяснил довольно легко, хотя развитие мысли заняло не больше одной
страницы. Но вторая половина, касавшаяся влияния прекрасного на
жизнь, не давалась, как клад. Как ни поворачивал Бурмакин свою задачу, выходил только голый тезис — и ничего больше. Даже амплификации не приходили на ум.
В одной коротенькой главе,
в три
страницы разгонистого письма, уместилась вся
жизнь генерала Утробина, тогда как об одном пятнадцатилетнем славном губернаторстве можно было бы написать целые томы.