Жизнь красавицы этого мира или «тряпичного царства», как называл его Райский, — мелкий, пестрый, вечно движущийся узор: визиты в
своем кругу, театр, катанье, роскошные до безобразия завтраки и обеды до утра, и ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна — чтоб не было остановок от пестроты.
Неточные совпадения
На всякую другую жизнь у него не было никакого взгляда, никаких понятий, кроме тех, какие дают
свои и иностранные газеты. Петербургские страсти, петербургский взгляд, петербургский годовой обиход пороков и добродетелей, мыслей, дел, политики и даже, пожалуй, поэзии — вот где вращалась жизнь его, и он не порывался из этого
круга, находя в нем полное до роскоши удовлетворение
своей натуре.
Какой эдем распахнулся ему в этом уголке, откуда его увезли в детстве и где потом он гостил мальчиком иногда, в летние каникулы. Какие виды
кругом — каждое окно в доме было рамой
своей особенной картины!
Если бы явилась в том
круге такая, она потеряла бы
свой характер,
свою прелесть: ее, как игрока, увлекут от прочного и доброго пути, или она утратит цену в глазах поклонников, потеряв свободу понятий и нравов.
«…Он, воротясь домой после обеда в артистическом
кругу, — читал Райский вполголоса
свою тетрадь, — нашел у себя на столе записку, в которой было сказано: „Навести меня, милый Борис: я умираю!.. Твоя Наташа“.
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни
своей, и вверенных ее попечению девочек, и крестьян, и в
кругу знакомых — никаких ошибок не делает, знает, как где ступить, что сказать, как и
своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
Она чувствовала условную ложь этой формы и отделалась от нее, добиваясь правды. В ней много именно того, чего он напрасно искал в Наташе, в Беловодовой: спирта, задатков самобытности, своеобразия ума, характера — всех тех сил, из которых должна сложиться самостоятельная, настоящая женщина и дать направление
своей и чужой жизни, многим жизням, осветить и согреть целый
круг, куда поставит ее судьба.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный:
своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем
кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
Вера не вынесла бы грубой неволи и бежала бы от бабушки, как убегала за Волгу от него, Райского, словом — нет средств! Вера выросла из
круга бабушкиной опытности и морали, думал он, и та только раздражит ее
своими наставлениями или, пожалуй, опять заговорит о какой-нибудь Кунигунде — и насмешит. А Вера потеряет и последнюю искру доверия к ней.
Она засмеялась, потом поглядела
кругом, поцеловала записку, покраснела до ушей и, спрыгнув с постели, спрятала ее в
свой шкафчик, где у нее хранились лакомства. И опять подбежала к туалету, посмотреть, нет ли чего-нибудь еще, и нашла еще футлярчик.
Вера через полчаса после
своего обморока очнулась и поглядела вокруг. Ей освежил лицо холодный воздух из отворенного окна. Она привстала, озираясь
кругом, потом поднялась, заперла окно, дошла, шатаясь, до постели и скорее упала, нежели легла на нее, и оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею накануне большим платком.
Круг семьи в Малиновке увеличился одним членом. Райский однажды вдруг явился с Козловым к обеду. Сердечнее, радушнее встречи нельзя нигде и никому оказать, какая оказана была оставленному
своей Дидоной супругу.
Неточные совпадения
Усталый и вместе страстный взгляд этих окруженных темным
кругом глаз поражал
своею совершенною искренностью.
Честолюбивые планы его опять отступили на задний план, и он, чувствуя, что вышел из того
круга деятельности, в котором всё было определено, отдавался весь
своему чувству, и чувство это всё сильнее и сильнее привязывало его к ней.
Одно, что он нашел с тех пор, как вопросы эти стали занимать его, было то, что он ошибался, предполагая по воспоминаниям
своего юношеского, университетского
круга, что религия уж отжила
свое время и что ее более не существует.
Жеребец, с усилием тыкаясь ногами, укоротил быстрый ход
своего большого тела, и кавалергардский офицер, как человек, проснувшийся от тяжелого сна, оглянулся
кругом и с трудом улыбнулся. Толпа
своих и чужих окружила его.
Но в этом большом
круге есть
свои подразделения.