Неточные совпадения
— Тебе шестнадцатый год, —
продолжал опекун, — пора о деле подумать, а ты до сих пор, как я вижу, еще не подумал, по какой части пойдешь в университете и в службе. По военной трудно: у тебя небольшое состояние, а служить ты по
своей фамилии должен в гвардии.
— Вот что значит Олимп! —
продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы бы поняли мое положение, взглянули бы в мое сердце и поступили бы не сурово, а с пощадой, даже если б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины, когда ей нужно закрыть
свою любовь и тайну.
— Пусть я смешон с
своими надеждами на «генеральство», —
продолжал он, не слушая ее, горячо и нежно, — но, однако ж, чего-нибудь да стою я в ваших глазах — не правда ли?
— Да,
свое, —
продолжал Райский, — и если вы не согласитесь, я отдам все в чужие руки: это кончено, даю вам слово…
— В конце лета суда с арбузами придут, —
продолжала она, — сколько их тут столпится! Мы покупаем только мочить, а к десерту
свои есть, крупные, иногда в пуд весом бывают. Прошлый год больше пуда один был, бабушка архиерею отослала.
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому, книги
продолжали изводиться в пыли и в прахе старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман мадам Жанлис, и книги берегла, если не больше, то наравне с
своими цветами и птицами.
Только ради ее проворства и способностей она оставлена была при старом доме и
продолжала пользоваться доверенностью Веры, и та употребляла ее по
своим особым поручениям.
— Праздные повесы, которым противен труд и всякий порядок, —
продолжал Райский, — бродячая жизнь, житье нараспашку, на чужой счет — вот все, что им остается, как скоро они однажды выскочат из колеи. Они часто грубы, грязны; есть между ними фаты, которые еще гордятся
своим цинизмом и лохмотьями…
— Есть ли такой ваш двойник, —
продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть чужого сердца, чужих мыслей, чужую долю на плечах, и что не одними только
своими глазами смотрите на эти горы и лес, не одними
своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
— Тогда только, —
продолжал он, стараясь объяснить себе смысл ее лица, — в этом во всем и есть значение, тогда это и роскошь, и счастье. Боже мой, какое счастье! Есть ли у вас здесь такой двойник, — это другое сердце, другой ум, другая душа, и поделились ли вы с ним, взамен взятого у него,
своей душой и
своими мыслями!.. Есть ли?
Он проворно раскопал
свои папки, бумаги, вынес в залу, разложил на столе и с нетерпением ждал, когда Вера отделается от объятий, ласк и расспросов бабушки и Марфеньки и прибежит к нему
продолжать начатый разговор, которому он не хотел предвидеть конца. И сам удивлялся
своей прыти, стыдился этой торопливости, как будто в самом деле «хотел заслужить внимание, доверие и дружбу…».
— А! богобоязненный Иаков! —
продолжал Опенкин, — приими на лоно
свое недостойного Иоакима и поднеси из благочестивых рук
своих рюмочку ямайского…
Она вдруг перестала вырываться, оставила ему
свою руку, которую он
продолжал держать, и с бьющимся сердцем и напряженным любопытством послушно окаменела на месте.
Райский погружен был в
свой новый «вопрос» о разговоре Веры из окна и
продолжал идти.
— Леонтья я перевезу к себе: там он будет как в
своей семье, —
продолжал Райский, — и если горе не пройдет, то он и останется навсегда в тихом углу…
— А тот ушел? Я притворился спящим. Тебя давно не видать, — заговорил Леонтий слабым голосом, с промежутками. — А я все ждал — не заглянет ли, думаю. Лицо старого товарища, —
продолжал он, глядя близко в глаза Райскому и положив
свою руку ему на плечо, — теперь только одно не противно мне…
— Здесь, не за Волгой! — повторила она,
продолжая смеяться, и пропустила
свою руку ему под руку. — Вы думали, что я отпущу вас, не простясь? Да, думали? Признавайтесь!..
А после обеда, когда гости, пользуясь скупыми лучами сентябрьского солнца, вышли на широкое крыльцо, служившее и балконом, пить кофе, ликер и курить, Татьяна Марковна
продолжала ходить между ними, иногда не замечая их, только передергивала и поправляла
свою турецкую шаль. Потом спохватится и вдруг заговорит принужденно.
И вот ей не к кому обратиться! Она на груди этих трех людей нашла защиту от
своего отчаяния,
продолжает находить мало-помалу потерянную уверенность в себе, чувствует возвращающийся в душу мир.
Одна Вера ничего этого не знала, не подозревала и
продолжала видеть в Тушине прежнего друга, оценив его еще больше с тех пор, как он явился во весь рост над обрывом и мужественно перенес
свое горе, с прежним уважением и симпатией протянул ей руку, показавшись в один и тот же момент и добрым, и справедливым, и великодушным — по
своей природе, чего брат Райский, более его развитой и образованный, достигал таким мучительным путем.
Неточные совпадения
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже
своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет
продолжать течь река.
— Мало ты нас в прошлом году истязал? Мало нас от твоей глупости да от твоих шелепов смерть приняло? —
продолжали глуповцы, видя, что бригадир винится. — Одумайся, старче! Оставь
свою дурость!
Так начинает
свой рассказ летописец и затем, сказав несколько слов в похвалу
своей скромности,
продолжает:
Николай Левин
продолжал говорить: — Ты знаешь, что капитал давит работника, — работники у нас, мужики, несут всю тягость труда и поставлены так, что сколько бы они ни трудились, они не могут выйти из
своего скотского положения.
Но он не сделал ни того, ни другого, а
продолжал жить, мыслить и чувствовать и даже в это самое время женился и испытал много радостей и был счастлив, когда не думал о значении
своей жизни.