Неточные совпадения
Надежда Васильевна и Анна Васильевна Пахотины, хотя были скупы и не ставили собственно личность своего братца в грош, но дорожили именем, которое он носил, репутацией и важностью дома, преданиями, и потому, сверх определенных ему пяти тысяч карманных денег, в разное
время выдавали ему субсидии около такой же суммы, и потом еще, с выговорами, с наставлениями, чуть не с плачем, всегда к концу года платили почти столько же
по счетам портных, мебельщиков и других купцов.
Бабушка только было расположилась объяснять ему, чем засевается у ней земля и что выгоднее всего возделывать
по нынешнему
времени, как внучек стал зевать.
В университете Райский делит
время,
по утрам, между лекциями и Кремлевским садом, в воскресенье ходит в Никитский монастырь к обедне, заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти.
По вечерам сидит в «своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
Пришло
время расставаться, товарищи постепенно уезжали один за другим. Леонтий оглядывался с беспокойством, замечал пустоту и тосковал, не зная,
по непрактичности своей, что с собой делать, куда деваться.
Студенты все влюблялись в нее,
по очереди или
по несколько в одно
время. Она всех водила за нос и про любовь одного рассказывала другому и смеялась над первым, потом с первым над вторым. Некоторые из-за нее перессорились.
Она сделала из наблюдений и опыта мудрый вывод, что всякому дается известная линия в жизни,
по которой можно и должно достигать известного значения, выгод, и что всякому дана возможность сделаться (относительно) важным или богатым, а кто прозевает
время и удобный случай, пренебрежет данными судьбой средствами, тот и пеняй на себя!
Чай он пил с ромом, за ужином опять пил мадеру, и когда все гости ушли домой, а Вера с Марфенькой
по своим комнатам, Опенкин все еще томил Бережкову рассказами о прежнем житье-бытье в городе, о многих стариках, которых все забыли, кроме его, о разных событиях доброго старого
времени, наконец, о своих домашних несчастиях, и все прихлебывал холодный чай с ромом или просил рюмочку мадеры.
В доме было тихо, вот уж и две недели прошли со
времени пари с Марком, а Борис Павлыч не влюблен, не беснуется, не делает глупостей и в течение дня решительно забывает о Вере, только вечером и утром она является в голове, как
по зову.
Но ему нравилась эта жизнь, и он не покидал ее. Дома он читал увражи
по агрономической и вообще
по хозяйственной части, держал сведущего немца, специалиста
по лесному хозяйству, но не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное
время он любил читать французские романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни многих обитателей наших отдаленных углов.
— Чем бы дитя ни тешилось, только бы не плакало, — заметила она и почти верно определила этой пословицей значение писанья Райского. У него уходило
время, сила фантазии разрешалась естественным путем, и он не замечал жизни, не знал скуки, никуда и ничего не хотел. — Зачем только ты пишешь все
по ночам? — сказала она. — Смерть — боюсь… Ну, как заснешь над своей драмой? И шутка ли, до света? ведь ты изведешь себя. Посмотри, ты иногда желт, как переспелый огурец…
Райский знал это
по прежним, хотя и не таким сильным опытам, но последний опыт всегда кажется непохожим чем-нибудь на прежние, и потом под свежей страстью дымится свежая рана, а
времени ждать долго.
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть,
по своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя семья. Не измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне в одинаковой мере я взял смелость изготовить в свое
время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно примет…
И жертвы есть, —
по мне это не жертвы, но я назову вашим именем, я останусь еще в этом болоте, не знаю сколько
времени, буду тратить силы вот тут — но не для вас, а прежде всего для себя, потому что в настоящее
время это стало моей жизнью, — и я буду жить, пока буду счастлив, пока буду любить.
Обессиленная, она впала в тяжкий сон. Истомленный организм онемел на
время, помимо ее сознания и воли. Коса у ней упала с головы и рассыпалась
по подушке. Она была бледна и спала как мертвая.
Например, если б бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и сердца, не воротила бы себе права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или,
по крайней мере, забвение, если правда, что «
время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
«Всё ли?» — думала она печально.
Времени не стало бы стереть все ее муки, которые теперь, одна за другою, являлись
по очереди, наносить каждая свои удары, взглянув сначала все вместе ей в лицо.
В ожидании какого-нибудь серьезного труда, какой могла дать ей жизнь со
временем,
по ее уму и силам, она положила не избегать никакого дела, какое представится около нее, как бы оно просто и мелко ни было, — находя, что, под презрением к мелкому, обыденному делу и под мнимым ожиданием или изобретением какого-то нового, еще небывалого труда и дела, кроется у большей части просто лень или неспособность, или, наконец, больное и смешное самолюбие — ставить самих себя выше своего ума и сил.
Она шла, как тень,
по анфиладе старого дома, минуя свои бывшие комнаты,
по потускневшему от
времени паркету, мимо занавешанных зеркал, закутанных тумб с старыми часами, старой, тяжелой мебели, и вступила в маленькие, уютные комнаты, выходившие окнами на слободу и на поле. Она неслышно отворила дверь в комнату, где поселился Райский, и остановилась на пороге.
— Молчи, молчи, Вера, я давно не видал твоей красоты, как будто ослеп на
время! Сию минуту ты вошла, лучи ее ударили меня
по нервам, художник проснулся! Не бойся этих восторгов. Скорей, скорей, дай мне этой красоты, пока не прошла минута… У меня нет твоего портрета…