Неточные совпадения
Повара и кухарки, тоже заслышав звон ключей, принимались —
за нож,
за уполовник или
за метлу, а Кирюша быстро отскакивал от Матрены к воротам, а Матрена
шла уже в хлев, будто через силу тащила корытцо, прежде нежели
бабушка появилась.
Распорядившись утром по хозяйству,
бабушка, после кофе, стоя сводила у бюро счеты, потом садилась у окон и глядела в поле, следила
за работами, смотрела, что делалось на дворе, и
посылала Якова или Василису, если на дворе делалось что-нибудь не так, как ей хотелось.
— Василиса, ты бы
пошла за ним, — сказала
бабушка.
— Нет,
бабушка, не все артисты — учители, есть знаменитые таланты: они в большой
славе и деньги большие получают
за картины или
за музыку…
— Гостит у попадьи
за Волгой, — сказала
бабушка. — Такой грех: та нездорова сделалась и прислала
за ней. Надо же в это время случиться! Сегодня же
пошлю за ней лошадь…
— Верю, верю,
бабушка! Ну так вот что:
пошлите за чиновником в палату и велите написать бумагу: дом, вещи, землю, все уступаю я милым моим сестрам, Верочке и Марфеньке, в приданое…
— Ни
за что не
пойду, ни
за что! — с хохотом и визгом говорила она, вырываясь от него. — Пойдемте, пора домой,
бабушка ждет! Что же к обеду? — спрашивала она, — любите ли вы макароны? свежие грибы?
Тит Никоныч и Крицкая ушли. Последняя затруднялась, как ей одной
идти домой. Она говорила, что не велела приехать
за собой, надеясь, что ее проводит кто-нибудь. Она взглянула на Райского. Тит Никоныч сейчас же вызвался, к крайнему неудовольствию
бабушки.
«Какая же она теперь? Хорошенькая, говорит Марфенька и
бабушка тоже: увидим!» — думал он, а теперь пока
шел следом
за Марфенькой.
«А ведь я давно не ребенок: мне
идет четырнадцать аршин материи на платье: столько же, сколько
бабушке, — нет, больше:
бабушка не носит широких юбок, — успела она в это время подумать. — Но Боже мой! что это
за вздор у меня в голове? Что я ему скажу? Пусть бы Верочка поскорей приехала на подмогу…»
Он
шел к
бабушке и у ней в комнате, на кожаном канапе,
за решетчатым окном, находил еще какое-то колыханье жизни, там еще была ему какая-нибудь работа, ломать старый век.
—
Бабушка хотела
посылать за вами, но я просил не давать знать о моем приезде. Когда же вы возвратились? Мне никто ничего не сказал.
Он схватил старушку
за руку, из которой выскочил и покатился по полу серебряный рубль, приготовленный
бабушкой, чтоб
послать к Ватрухину
за мадерой.
— А еще — вы следите
за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к
бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я
пойду, какую дорожку выберу в саду, где сяду, какую книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
А мне одно нужно: покой! И доктор говорит, что я нервная, что меня надо беречь, не раздражать, и
слава Богу, что он натвердил это
бабушке: меня оставляют в покое. Мне не хотелось бы выходить из моего круга, который я очертила около себя: никто не переходит
за эту черту, я так поставила себя, и в этом весь мой покой, все мое счастие.
— Я не
пойду за него,
бабушка: посмотрите, он и плакать-то не умеет путем! У людей слезы по щекам текут, а у него по носу: вон какая слеза, в горошину, повисла на самом конце!..
— Экая здоровая старуха, эта ваша
бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я
пойду, а вы присматривайте
за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
Райский воротился домой, отдал отчет
бабушке о Леонтье, сказавши, что опасности нет, но что никакое утешение теперь не поможет. Оба они решили
послать на ночь Якова смотреть
за Козловым, причем
бабушка отправила целый ужин, чаю, рому, вина — и бог знает чего еще.
— Ты в самом деле нездорова — посмотри, какая ты бледная! — заметила серьезно Марфенька, — не сказать ли
бабушке? Она
за доктором
пошлет…
Пошлем, душечка,
за Иваном Богдановичем… Как это грустно — в день моего рождения! Теперь мне целый день испорчен!
Бабушка отпускала Марфеньку
за Волгу, к будущей родне, против обыкновения молчаливо, с некоторой печалью. Она не обременяла ее наставлениями, не вдавалась в мелочные предостережения, даже на вопросы Марфеньки, что взять с собой, какие платья, вещи — рассеянно отвечала: «Что тебе вздумается». И велела Василисе и девушке Наталье, которую
посылала с ней, снарядить и уложить, что нужно.
Она страдала
за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и
идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой
бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
И сделала повелительный жест рукой, чтоб он
шел. Он вышел в страхе, бледный, сдал все на руки Якову, Василисе и Савелью и сам из-за угла старался видеть, что делается с
бабушкой. Он не спускал глаз с ее окон и дверей.
Вера была не в лучшем положении. Райский поспешил передать ей разговор с
бабушкой, — и когда, на другой день, она, бледная, измученная, утром рано
послала за ним и спросила: «Что
бабушка?» — он, вместо ответа, указал ей на Татьяну Марковну, как она
шла по саду и по аллеям в поле.
Он не забирался при ней на диван прилечь, вставал, когда она подходила к нему,
шел за ней послушно в деревню и поле, когда она
шла гулять, терпеливо слушал ее объяснения по хозяйству. Во все, даже мелкие отношения его к
бабушке, проникло то удивление, какое вызывает невольно женщина с сильной нравственной властью.
Но в решительные и роковые минуты Вера
пойдет к
бабушке,
пошлет за Тушиным, постучится в комнату брата Бориса.
Неточные совпадения
Не
послать ли к повивальной
бабушке за ее желтым роброном?
Я стал покупать шире и больше, — я брал все, что по моим соображениям, было нужно, и накупил даже вещи слишком рискованные, — так, например, нашему молодому кучеру Константину я купил наборный поясной ремень, а веселому башмачнику Егорке — гармонию. Рубль, однако, все был дома, а на лицо
бабушки я уж не смотрел и не допрашивал ее выразительных взоров. Я сам был центр всего, — на меня все смотрели,
за мною все
шли, обо мне говорили.
Раз ночью слышу, чья-то рука коснулась меня, открываю глаза. Прасковья Андреевна стоит передо мной в ночном чепце и кофте, со свечой в руках, она велит
послать за доктором и
за «
бабушкой». Я обмер, точно будто эта новость была для меня совсем неожиданна. Так бы, кажется, выпил опиума, повернулся бы на другой бок и проспал бы опасность… но делать было нечего, я оделся дрожащими руками и бросился будить Матвея.
Недели
за три перед тем, как матушке приходилось родить,
послали в город
за бабушкой-повитухой, Ульяной Ивановной, которая привезла с собой мыльца от раки преподобного (в городском соборе почивали мощи) да банку моренковской мази.
Мы остались и прожили около полугода под надзором
бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь
пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией
за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.