Неточные совпадения
— Я не проповедую коммунизма, кузина, будьте покойны. Я только
отвечаю на ваш
вопрос: «что делать», и хочу доказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения — и иногда очень грубо. Научить «что делать» — я тоже не могу, не умею. Другие научат. Мне хотелось бы разбудить вас: вы спите, а не живете. Что из этого выйдет, я не знаю — но не могу оставаться и равнодушным к вашему сну.
Его встретила хозяйка квартиры, пожилая женщина, чиновница, молча, опустив глаза, как будто с укоризной
отвечала на поклон, а
на вопрос его, сделанный шепотом, с дрожью: «Что она?» — ничего не сказала, а только пропустила его вперед, осторожно затворила за ним дверь и сама ушла.
Для нее любить — значило дышать, жить, не любить — перестать дышать и жить.
На вопросы его: «Любишь ли? Как?» — она, сжав ему крепко шею и стиснув зубы, по-детски
отвечала: «Вот так!» А
на вопрос: «Перестанешь ли любить?» — говорила задумчиво: «Когда умру, так перестану».
— Да, я артист, —
отвечал Марк
на вопрос Райского. — Только в другом роде. Я такой артист, что купцы называют «художник». Бабушка ваша, я думаю, вам говорила о моих произведениях!
— А вы… долго останетесь здесь? — спросила она, не
отвечая на его
вопрос.
— Жертв не надо, — сказала она, — вы не
отвечали на мой
вопрос: чего вы хотите от меня?
Когда она обращала к нему простой
вопрос, он, едва взглянув
на нее, дружески
отвечал ей и затем продолжал свой разговор с Марфенькой, с бабушкой или молчал, рисовал, писал заметки в роман.
Его отвлекали, кроме его труда, некоторые знакомства в городе, которые он успел сделать. Иногда он обедывал у губернатора, даже был с Марфенькой, и с Верой
на загородном летнем празднике у откупщика, но, к сожалению Татьяны Марковны, не пленился его дочерью, сухо
ответив на ее
вопросы о ней, что она «барышня».
Не только Райский, но и сама бабушка вышла из своей пассивной роли и стала исподтишка пристально следить за Верой. Она задумывалась не
на шутку, бросила почти хозяйство, забывала всякие ключи
на столах, не толковала с Савельем, не сводила счетов и не выезжала в поле. Пашутка не спускала с нее, по обыкновению, глаз, а
на вопрос Василисы, что делает барыня,
отвечала: «Шепчет».
Вера была тоже не весела. Она закутана была в большой платок и
на вопрос бабушки, что с ней,
отвечала, что у ней был ночью озноб.
Он не
отвечал на ее
вопрос, как будто не слыхал его.
Когда они входили в ворота, из калитки вдруг вышел Марк. Увидя их, он едва кивнул Райскому, не
отвечая на его
вопрос: «Что Леонтий?» — и, почти не взглянув
на Веру, бросился по переулку скорыми шагами.
— А где «истина»? он не
отвечал на этот Пилатов
вопрос?
Бабушка отпускала Марфеньку за Волгу, к будущей родне, против обыкновения молчаливо, с некоторой печалью. Она не обременяла ее наставлениями, не вдавалась в мелочные предостережения, даже
на вопросы Марфеньки, что взять с собой, какие платья, вещи — рассеянно
отвечала: «Что тебе вздумается». И велела Василисе и девушке Наталье, которую посылала с ней, снарядить и уложить, что нужно.
— Позвольте не
отвечать на этот
вопрос, а спросить вас: скажете вы что-нибудь в ответ?
Марк медленно шел к плетню, вяло влез
на него и сел, спустив ноги, и не прыгал
на дорогу, стараясь
ответить себе
на вопрос: «Что он сделал?»
— Ведь они у меня, и свои и чужие,
на жалованье, —
отвечал Тушин
на вопрос Райского: «Отчего это?» Пильный завод показался Райскому чем-то небывалым, по обширности, почти по роскоши строений, где удобство и изящество делали его похожим
на образцовое английское заведение. Машины из блестящей стали и меди были в своем роде образцовыми произведениями.
На каждый взгляд,
на каждый
вопрос, обращенный к ней, лицо ее вспыхивало и
отвечало неуловимой, нервной игрой ощущений, нежных тонов, оттенков чутких мыслей — всего, объяснившегося ей в эту неделю смысла новой, полной жизни.