Неточные совпадения
«Как ни билась,
не доходит до конца, говорит, лица все разговаривают и
не могут
перестать, так и бросила».
Для нее любить — значило дышать, жить,
не любить —
перестать дышать и жить. На вопросы его: «Любишь ли? Как?» — она, сжав ему крепко шею и стиснув зубы, по-детски отвечала: «Вот так!» А на вопрос: «
Перестанешь ли любить?» — говорила задумчиво: «Когда умру, так
перестану».
— Кто? — повторил Козлов, — учитель латинского и греческого языков. Я так же нянчусь с этими отжившими людьми, как ты с своими никогда
не жившими идеалами и образами. А ты кто? Ведь ты художник, артист? Что же ты удивляешься, что я люблю какие-нибудь образцы? Давно ли художники
перестали черпать из древнего источника…
—
Перестаньте, ради Бога: я и слушать
не хочу!
—
Не то что надоели, а
перестали занимать меня, быть новостью. Я вас вижу и знаю.
— Вы заметили, — сказал Райский, — что наши художники
перестали пить, и справедливо видите в этом прогресс, то есть воспитание. Артисты вашего сорта — еще
не улучшились… всё те же, как я вижу…
Я даже, кажется, уверую в то, чего
не бывает и во что все
перестали верить — в дружбу между мужчиной и женщиной.
— Начинается-то
не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной
перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в небе нет, что и молиться-то некому!..
Он с удовольствием приметил, что она
перестала бояться его, доверялась ему,
не запиралась от него на ключ,
не уходила из сада, видя, что он, пробыв с ней несколько минут, уходил сам; просила смело у него книг и даже приходила за ними сама к нему в комнату, а он, давая требуемую книгу,
не удерживал ее,
не напрашивался в «руководители мысли»,
не спрашивал о прочитанном, а она сама иногда говорила ему о своем впечатлении.
— Может быть, но дело в том, что я
не верю тебе: или если и поверю, так на один день, а там опять родятся надежды. Страсть умрет, когда самый предмет ее умрет, то есть
перестанет раздражать…
— Мы
не дети, пора
перестать шалить, — говорила она, — и то бабушка…
— Как вы странно говорите! — вдруг остановила она его,
перестав плакать, — вы никогда
не были таким, я вас никогда таким
не видала! Разве вы такой, как давеча были, когда с головой ушли в рожь, перепела передразнивали, а вчера за моим котенком на крышу лазили? Давно ли на мельнице нарочно выпачкались в муке, чтоб рассмешить меня!.. Отчего вы вдруг
не такой стали?
Глядя на нее, заплакал и Викентьев,
не от горя, а потому, объяснял он, что
не может
не заплакать, когда плачут другие, и
не смеяться тоже
не может, когда смеются около него. Марфенька поглядела на него сквозь слезы и вдруг
перестала плакать.
— Всего! Если
не всего, так многого! И до сих пор
не добилась, чтоб вы поберегли себя… хоть для меня,
перестали бы «вспрыскивать мозги» и остались здесь, были бы, как другие…
Марк понемногу, кое в чем, уступал, покорялся некоторым ее требованиям:
перестал делать эксцентрические выходки,
не дразнил местные власти, стал опрятнее в образе жизни,
не щеголял цинизмом.
Поглядев еще на него, она
перестала удивляться. Если б вместо имени Марка она назвала Карпа, Сидора — действие было бы одно и то же. Райский машинально слушал и
не слыхал.
Но ведь сознательное достижение этой высоты — путем мук, жертв, страшного труда всей жизни над собой — безусловно, без помощи посторонних, выгодных обстоятельств, дается так немногим, что — можно сказать — почти никому
не дается, а между тем как многие, утомясь, отчаявшись или наскучив битвами жизни, останавливаются на полдороге, сворачивают в сторону и, наконец, совсем теряют из вида задачу нравственного развития и
перестают верить в нее.
— Ее история
перестает быть тайной… В городе ходят слухи… — шептала Татьяна Марковна с горечью. — Я сначала
не поняла, отчего в воскресенье, в церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о Вере — здорова ли она, — и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я взглянула кругом — у всех на лицах одно: «Что Вера?» Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…
Еще амуры, черти, змеи // На сцене скачут и шумят; // Еще усталые лакеи // На шубах у подъезда спят; // Еще
не перестали топать, // Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать; // Еще снаружи и внутри // Везде блистают фонари; // Еще, прозябнув, бьются кони, // Наскуча упряжью своей, // И кучера, вокруг огней, // Бранят господ и бьют в ладони: // А уж Онегин вышел вон; // Домой одеться едет он.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я смертью окончу жизнь свою».
Крестьяне, как заметили, // Что
не обидны барину // Якимовы слова, // И сами согласилися // С Якимом: — Слово верное: // Нам подобает пить! // Пьем — значит, силу чувствуем! // Придет печаль великая, // Как
перестанем пить!.. // Работа
не свалила бы, // Беда
не одолела бы, // Нас хмель
не одолит! //
Не так ли? // «Да, бог милостив!» // — Ну, выпей с нами чарочку!
С течением времени Байбаков
не только
перестал тосковать, но даже до того осмелился, что самому градскому голове посулил отдать его без зачета в солдаты, если он каждый день
не будет выдавать ему на шкалик.
Вообще Михайлов своим сдержанным и неприятным, как бы враждебным, отношением очень
не понравился им, когда они узнали его ближе. И они рады были, когда сеансы кончились, в руках их остался прекрасный портрет, а он
перестал ходить. Голенищев первый высказал мысль, которую все имели, именно, что Михайлов просто завидовал Вронскому.
Она
не выглянула больше. Звук рессор
перестал быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай собак показал, что карета проехала и деревню, — и остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге.