Неточные совпадения
На
лице его можно было прочесть покойную уверенность в себе и понимание других, выглядывавшие из глаз. «Пожил человек, знает жизнь и людей», — скажет о нем наблюдатель, и если
не отнесет его
к разряду особенных, высших натур, то еще менее
к разряду натур наивных.
Но если покойный дух жизни тихо опять веял над ним, или попросту «находил на него счастливый стих»,
лицо его отражало запас силы воли, внутренней гармонии и самообладания, а иногда какой-то задумчивой свободы, какого-то идущего
к этому
лицу мечтательного оттенка, лежавшего
не то в этом темном зрачке,
не то в легком дрожании губ.
Но это
не беда: лень, небрежность как-то
к лицу артистам. Да еще кто-то сказал ему, что при таланте
не нужно много и работать, что работают только бездарные, чтобы вымучить себе кропотливо жалкое подобие могучего и всепобедного дара природы — таланта.
Только художник представился ему
не в изящной блузе, а в испачканном пальто,
не с длинными волосами, а гладко остриженный;
не нега у него на
лице, а мука внутренней работы и беспокойство, усталость. Он вперяет мучительный взгляд в свою картину, то подходит
к ней, то отойдет от нее, задумывается…
Он пошел
к двери и оглянулся. Она сидит неподвижно: на
лице только нетерпение, чтоб он ушел. Едва он вышел, она налила из графина в стакан воды, медленно выпила его и потом велела отложить карету. Она села в кресло и задумалась,
не шевелясь.
«Что с тобой!..» — хотел он сказать,
не выдержал и, опустив
лицо в подушку
к ней, вдруг разразился рыданием.
Он опять приникал
лицом к ее подушке и мысленно молил
не умирать, творил обеты счастья до самопожертвования.
Глаза, как у лунатика, широко открыты,
не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость,
не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит
к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и
лиц, зорко следит за общественным круговоротом,
не дичится этого шума,
не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— А! — поймал ее Райский, —
не из сострадания ли вы так неприступны!.. Вы боитесь бросить лишний взгляд, зная, что это никому
не пройдет даром. Новая изящная черта! Самоуверенность вам
к лицу. Эта гордость лучше родовой спеси: красота — это сила, и гордость тут имеет смысл.
Женская фигура, с
лицом Софьи, рисовалась ему белой, холодной статуей, где-то в пустыне, под ясным, будто лунным небом, но без луны; в свете, но
не солнечном, среди сухих нагих скал, с мертвыми деревьями, с нетекущими водами, с странным молчанием. Она, обратив каменное
лицо к небу, положив руки на колени, полуоткрыв уста, кажется, жаждала пробуждения.
— Какой ты нехороший стал… — сказала она, оглядывая его, — нет, ничего, живет! загорел только! Усы тебе
к лицу. Зачем бороду отпускаешь! Обрей, Борюшка, я
не люблю… Э, э! Кое-где седые волоски: что это, батюшка мой, рано стареться начал!
Потешалась же над ним и молодость. То мазнет его сажей по
лицу какой-нибудь шалун, Леонтий
не догадается и ходит с пятном целый день,
к потехе публики, да еще ему же достанется от надзирателя, зачем выпачкался.
Оно имело еще одну особенность: постоянно лежащий смех в чертах, когда и
не было чему и
не расположена она была смеяться. Но смех как будто застыл у ней в
лице и шел больше
к нему, нежели слезы, да едва ли кто и видал их на нем.
Любила, чтоб
к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное
лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а
не она
к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный
не проехал и
не прошел,
не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто
не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда
не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска
не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она
не узнала.
Если когда-нибудь и случалось противоречие, какой-нибудь разлад, то она приписывала его никак
не себе, а другому
лицу, с кем имела дело, а если никого
не было, так судьбе. А когда явился Райский и соединил в себе и это другое
лицо и судьбу, она удивилась, отнесла это
к непослушанию внука и
к его странностям.
Ее
не прогонят, куска хлеба
не лишат, а
к стыду можно притерпеться, как скоро однажды навсегда узнает все тесный кружок
лиц, с которыми она более или менее состояла в родстве, кумовстве или нежных отношениях.
Марина была
не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало
к ней многочисленных поклонников:
не то скользящий быстро по предметам, ни на чем
не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз,
не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все
лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто
к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
— Нет,
не тяжело… — тихо отвечал он, наклоняя опять ее голову
к своему
лицу и оставаясь так неподвижно. — Тебе хорошо так?
Он
не сидел,
не стоял на месте, то совался
к бабушке, то бежал
к Марфеньке и силился переговорить обеих. Почти в одну и ту же минуту
лицо его принимало серьезное выражение, и вдруг разливался по нем смех и показывались крупные белые зубы, на которых, от торопливости его говора или от смеха, иногда вскакивал и пропадал пузырь.
Яков с Кузьмой провели утро в слободе, под гостеприимным кровом кабака. Когда они выходили из кабака, то Кузьма принимал чрезвычайно деловое выражение
лица, и чем ближе подходил
к дому, тем строже и внимательнее смотрел вокруг, нет ли беспорядка какого-нибудь,
не валяется ли что-нибудь лишнее, зря, около дома, трогал замок у ворот, цел ли он. А Яков все искал по сторонам глазами,
не покажется ли церковный крест вдалеке, чтоб помолиться на него.
И
не одному только ревниво-наблюдательному взгляду Райского или заботливому вниманию бабушки, но и равнодушному свидетелю нельзя было
не заметить, что и
лицо, и фигура, и движения «лесничего» были исполнены глубокой симпатии
к Вере, сдерживаемой каким-то трогательным уважением.
Тут был и Викентьев. Ему
не сиделось на месте, он вскакивал, подбегал
к Марфеньке, просил дать и ему почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом, обращаясь
к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое
лицо.
— Вот уж и бабушка:
не рано ли стал величать? Да и
к лицу ли тебе жениться? погоди года два, три — созрей.
— А куда? Везде все то же; везде есть мальчики, которым хочется, чтоб поскорей усы выросли, и девичьи тоже всюду есть… Ведь взрослые
не станут слушать. И вам
не стыдно своей роли? — сказала она, помолчав и перебирая рукой его волосы, когда он наклонился
лицом к ее руке. — Вы верите в нее, считаете ее
не шутя призванием?
Однажды в сумерки опять он застал ее у часовни молящеюся. Она была покойна, смотрела светло, с тихой уверенностью на
лице, с какою-то покорностью судьбе, как будто примирилась с тем, что выстрелов давно
не слыхать, что с обрыва ходить более
не нужно. Так и он толковал это спокойствие, и тут же тотчас готов был опять верить своей мечте о ее любви
к себе.
Райский по утрам опять начал вносить заметки в программу своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на минуту
к губернатору и еще
к двум, трем
лицам в городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил в саду, стараясь
не терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь
к каждому звуку в роще.
И когда она появилась, радости и гордости Татьяны Марковны
не было конца. Она сияла природной красотой, блеском здоровья, а в это утро еще лучами веселья от всеобщего участия, от множества — со всех сторон знаков внимания,
не только от бабушки, жениха, его матери, но в каждом
лице из дворни светилось непритворное дружество, ласка
к ней и луч радости по случаю ее праздника.
Вера лежала на диване,
лицом к спинке. С подушки падали почти до пола ее волосы, юбка ее серого платья небрежно висела,
не закрывая ее ног, обутых в туфли.
— Мы с Наташей писали
к тебе попеременно, одним почерком, шутливые записки, стараясь подражать твоим… Вот и все. Остальное сделала
не я… я ничего
не знала! — кончила она тихо, оборачиваясь
лицом к стене.
Потом, потом — она
не знала, что будет,
не хотела глядеть дальше в страшный сон, и только глубже погрузила
лицо в подушку. У ней подошли было
к глазам слезы и отхлынули назад,
к сердцу.
Но когда узнала, что она и
к обеду
не может прийти, она встревожилась за ее здоровье и поднялась
к ней сама. Отговорка простудой
не обманула ее. Она по
лицу увидала, а потом, поправляя косу, незаметно дотронулась до лба и удостоверилась, что простуды нет.
Он видел, что участие его было более полезно и приятно ему самому, но мало облегчало положение Веры, как участие близких
лиц к трудному больному
не утоляет его боли.
Райский, воротясь с прогулки, пришел
к завтраку тоже с каким-то странным, решительным
лицом, как будто у человека впереди было сражение или другое важное, роковое событие и он приготовлялся
к нему. Что-то обработалось, выяснилось или определилось в нем. Вчерашней тучи
не было. Он так же покойно глядел на Веру, как на прочих,
не избегал взглядов и Татьяны Марковны и этим поставил ее опять в недоумение.
Райский бросился вслед за ней и из-за угла видел, как она медленно возвращалась по полю
к дому. Она останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась с крестьянскими избами. Райский подошел
к ней, но заговорить
не смел. Его поразило новое выражение ее
лица. Место покорного ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она
не замечала его и как будто смотрела в глаза своей «беде».
Широкими, но поспешными шагами, с тревогой на
лице, перешла она через двор и поднялась
к Вере. Усталости — как
не бывало. Жизнь воротилась
к ней, и Райский радовался, как доброму другу, страху на ее
лице.
Тушин! Да, этот выдержит,
не сделает ошибки и наверное достигнет цели. Но ставить Тушина
лицом к лицу с соперником, свести его с человеком, который исподтишка и мимоходом разгромил его надежды на счастье!
— А посылать вас туда, — продолжала она, — нет, я
не нанесу вам этого нового оскорбления,
не поставлю
лицом к лицу с человеком, которого вы…
не можете видеть равнодушно… Нет, нет!
Им приходилось коснуться взаимной раны, о которой до сих пор
не было намека между ними, хотя они взаимно обменивались знаменательными взглядами и понимали друг друга из грустного молчания. Теперь предстояло стать открыто
лицом к лицу и говорить.
Счастье их слишком молодо и эгоистически захватывало все вокруг. Они никого и ничего почти
не замечали, кроме себя. А вокруг были грустные или задумчивые
лица. С полудня наконец и молодая чета оглянулась на других и отрезвилась от эгоизма. Марфенька хмурилась и все льнула
к брату. За завтраком никто ничего
не ел, кроме Козлова, который задумчиво и грустно один съел машинально блюдо майонеза, вздыхая, глядя куда-то в неопределенное пространство.