Неточные совпадения
Вы
не знаете, как и откуда является готовый обед, у крыльца
ждет экипаж и везет вас на бал и в оперу.
— Как это вы делали, расскажите! Так же сидели, глядели на все покойно, так же, с помощью ваших двух фей, медленно одевались, покойно
ждали кареты, чтоб ехать туда, куда рвалось сердце?
не вышли ни разу из себя, тысячу раз
не спросили себя мысленно, там ли он,
ждет ли, думает ли?
не изнемогли ни разу,
не покраснели от напрасно потерянной минуты или от счастья, увидя, что он там? И
не сбежала краска с лица,
не являлся ни испуг, ни удивление, что его нет?
Но Борис
не заставил
ждать долго ответа: он показал бабушке свой портфель с рисунками, потом переиграл ей все кадрили, мазурки и мотивы из опер, наконец свои фантазии.
— Та тоже все, бывало, тоскует, ничего
не надо, все о чем-то вздыхает, как будто
ждет чего-нибудь, да вдруг заиграет и развеселится, или от книжки
не оттащишь.
То писал он стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то
ждал впереди —
не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех книгах, а
не та, которая окружает его…
— Я
ждала этого вечера с нетерпением, — продолжала Софья, — потому что Ельнин
не знал, что я разучиваю ее для…
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я
ждала, пока позовут меня к maman, но меня долго
не звали. Наконец за мной пришла ma tante, Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я шла к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже
не разглядела, что было и кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и папа…
Он глядел на нее и хотел бы, дал бы бог знает что, даже втайне
ждал, чтоб она спросила «почему?», но она
не спросила, и он подавил вздох.
— Где ты пропадал? Ведь я тебя целую неделю
жду: спроси Марфеньку — мы
не спали до полуночи, я глаза проглядела. Марфенька испугалась, как увидела тебя, и меня испугала — точно сумасшедшая прибежала. Марфенька! где ты? Поди сюда.
А
ждала со мной,
не ложилась спать, ходила навстречу, на кухню бегала.
— Да как это ты подкрался: караулили,
ждали, и всё даром! — говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня по ночам. Вот и теперь послала было Егорку верхом на большую дорогу,
не увидит ли тебя? А Савелья в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да дайте же завтракать! Что это
не дождешься? Помещик приехал в свое родовое имение, а ничего
не готово: точно на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
— Ни за что
не пойду, ни за что! — с хохотом и визгом говорила она, вырываясь от него. — Пойдемте, пора домой, бабушка
ждет! Что же к обеду? — спрашивала она, — любите ли вы макароны? свежие грибы?
— Вон у вас пуговицы нет. Постойте,
не уходите,
подождите меня здесь! — заметила она, проворно побежала домой и через две минуты воротилась с ниткой, иглой, с наперстком и пуговицей.
— Бабушка как бы
не стала
ждать… — колебался Райский.
— Молчите вы с своим моционом! — добродушно крикнула на него Татьяна Марковна. — Я
ждала его две недели, от окна
не отходила, сколько обедов пропадало! Сегодня наготовили, вдруг приехал и пропал! На что похоже? И что скажут люди: обедал у чужих — лапшу да кашу: как будто бабушке нечем накормить.
— Разве я
не угождаю тебе? Кого я
ждала неделю, почти
не спала? Заботилась готовить, что ты любишь, хлопотала, красила, убирала комнаты и новые рамы вставила, занавески купила шелковые…
—
Не говорите, я знаю… — говорила она нежно, — я заметила два взгляда, два только… они принадлежали мне, да, признайтесь? О, я чего-то
жду и надеюсь…
— Да, да, — говорила бабушка, как будто озираясь, — кто-то стоит да слушает! Ты только
не остерегись, забудь, что можно упасть — и упадешь. Понадейся без оглядки, судьба и обманет, вырвет из рук, к чему протягивал их! Где меньше всего
ждешь, тут и оплеуха…
— Нет,
не всё: когда
ждешь скромно, сомневаешься,
не забываешься, оно и упадет. Пуще всего
не задирай головы и
не подымай носа, побаивайся: ну, и дастся. Судьба любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого Бог бережет». И тут
не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже
не любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки, в лодку
не сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь да сядет, тут и бултыхнется в воду.
— О, судьба-проказница! — продолжала она. — Когда ищешь в кошельке гривенника, попадают всё двугривенные, а гривенник после всех придет;
ждешь кого-нибудь: приходят, да
не те, кого
ждешь, а дверь, как на смех, хлопает да хлопает, а кровь у тебя кипит да кипит. Пропадет вещь: весь дом перероешь, а она у тебя под носом — вот что!
Все это часто повторялось с ним, повторилось бы и теперь: он
ждал и боялся этого. Но еще в нем
не изжили пока свой срок впечатления наивной среды, куда он попал. Ему еще пока приятен был ласковый луч солнца, добрый взгляд бабушки, радушная услужливость дворни, рождающаяся нежная симпатия Марфеньки — особенно последнее.
Он по утрам с удовольствием
ждал, когда она, в холстинковой блузе, без воротничков и нарукавников, еще с томными,
не совсем прозревшими глазами,
не остывшая от сна, привставши на цыпочки, положит ему руку на плечо, чтоб разменяться поцелуем, и угощает его чаем, глядя ему в глаза, угадывая желания и бросаясь исполнять их. А потом наденет соломенную шляпу с широкими полями, ходит около него или под руку с ним по полю, по садам — и у него кровь бежит быстрее, ему пока
не скучно.
Райский
подождал в тени забора, пока тот перескочил совсем. Он колебался, на что ему решиться, потому что
не знал, вор ли это или обожатель Ульяны Андреевны, какой-нибудь m-r Шарль, — и потому боялся поднять тревогу.
— Ну, я все уладил: куда переезжать? Марфенька приняла подарок, но только с тем, чтобы и вы приняли. И бабушка поколебалась, но окончательно
не решилась,
ждет — кажется, что скажете вы. А вы что скажете? Примете, да? как сестра от брата?
Он проворно раскопал свои папки, бумаги, вынес в залу, разложил на столе и с нетерпением
ждал, когда Вера отделается от объятий, ласк и расспросов бабушки и Марфеньки и прибежит к нему продолжать начатый разговор, которому он
не хотел предвидеть конца. И сам удивлялся своей прыти, стыдился этой торопливости, как будто в самом деле «хотел заслужить внимание, доверие и дружбу…».
Он с нетерпением
ждал. Но Вера
не приходила. Он располагал увлечь ее в бездонный разговор об искусстве, откуда шагнул бы к красоте, к чувствам и т. д.
— Чем же, бабушка: рожном? Я
не боюсь. У меня — никого и ничего: какого же мне рожна
ждать.
К нему все привыкли в городе, и почти везде, кроме чопорных домов, принимали его, ради его безобидного нрава, домашних его несогласий и ради провинциального гостеприимства. Бабушка
не принимала его, только когда
ждала «хороших гостей», то есть людей поважнее в городе.
— Это правда, — заметил Марк. — Я пошел бы прямо к делу, да тем и кончил бы! А вот вы сделаете то же, да будете уверять себя и ее, что влезли на высоту и ее туда же затащили — идеалист вы этакий! Порисуйтесь, порисуйтесь! Может быть, и удастся. А то что томить себя вздохами,
не спать, караулить, когда беленькая ручка откинет лиловую занавеску…
ждать по неделям от нее ласкового взгляда…
Он сделал ей знак
подождать его, но она или
не заметила, или притворилась, что
не видит, и даже будто ускорила шаг, проходя по двору, и скрылась в дверь старого дома. Его взяло зло.
«А тот болван думает, что я влюблюсь в нее: она даже
не знает простых приличий, выросла в девичьей, среди этого народа, неразвитая, подгородная красота! Ее роман
ждет тут где-нибудь в палате…»
— Ты
ждешь меня! — произнес он
не своим голосом, глядя на нее с изумлением и страстными до воспаления глазами. — Может ли это быть?
Но домашние средства
не успокоили старика. Он
ждал, что завтра завернет к нему губернатор, узнать, как было дело, и выразить участие, а он предложит ему выслать Райского из города, как беспокойного человека, а Бережкову обязать подпиской
не принимать у себя Волохова.
Ждал Нил Андреич Тычков, что зайдет кто-нибудь из его бывших подчиненных, молодых чиновников, чтоб расспросить, что делается в неприятельском лагере. Но никто
не являлся.
А он, приехавши в свое поместье, вообразил, что
не только оно, но и все, что в нем живет, — его собственность. На правах какого-то родства, которого и назвать даже нельзя, и еще потому, что он видел нас маленьких, он поступает с нами, как с детьми или как с пансионерками. Я прячусь, прячусь и едва достигла того, что он
не видит, как я сплю, о чем мечтаю, чего надеюсь и
жду.
— Вот что, слышь, плетьми будут сечь… В зале расселся,
ждет вас, а барыня с Марфой Васильевной еще
не воротились из города…
Он целый час ходил взад и вперед по дорожке, ожидая, когда отдернется лиловая занавеска. Но прошло полчаса, час, а занавеска
не отдергивалась. Он
ждал,
не пройдет ли Марина по двору, но и Марины
не видать.
— А вот этого я и
не хочу, — отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего
не досталось! И я хочу быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя голову ему на грудь. — Я
ждала этого, видела вас во сне, бредила вами,
не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его руками за шею и целуя воздух.
Она махала ему, чтобы шел скорее, и
ждала на месте, следя, идет ли он. А когда он повернул за угол аллеи и потом проворно вернулся назад, чтобы еще сказать ей что-то, ее уже
не было.
Она
ждала,
не откроет ли чего-нибудь случай,
не проговорится ли Марина?
Не проболтается ли Райский? Нет. Как ни ходила она по ночам, как ни подозрительно оглядывала и спрашивала Марину, как ни подсылала Марфеньку спросить, что делает Вера: ничего из этого
не выходило.
Вера, расставшись с Райским, еще
подождала, чутко вслушиваясь,
не следует ли он за ней, и вдруг бросилась в кусты, раздвигая ветви зонтиком и скользя как тень по знакомой ей тропинке.
—
Не посадили ли на гауптвахту опять, или в полицию? Я каждый день
жду…
— Что делали, с кем виделись это время?
не проговорились ли опять чего-нибудь о «грядущей силе», да о «заре будущего», о «юных надеждах»? Я так и
жду каждый день; иногда от страха и тоски
не знаю куда деться!
Она бродила дня четыре по роще,
ждала в беседке, но ничего
не дождалась. Марк туда
не приходил.
— Позволь мне остаться, пока ты там… Мы
не будем видеться, я надоедать
не стану! Но я буду знать, где ты, буду
ждать, пока ты успокоишься, и — по обещанию — объяснишь… Ты сейчас сама сказала… Здесь близко, можно перекинуться письмом…
Райский знал это по прежним, хотя и
не таким сильным опытам, но последний опыт всегда кажется непохожим чем-нибудь на прежние, и потом под свежей страстью дымится свежая рана, а времени
ждать долго.
— А вот что,
не хотите ли
подождать? Я сейчас кучера пошлю домой за ужином, — сказал Райский.
— А тот ушел? Я притворился спящим. Тебя давно
не видать, — заговорил Леонтий слабым голосом, с промежутками. — А я все
ждал —
не заглянет ли, думаю. Лицо старого товарища, — продолжал он, глядя близко в глаза Райскому и положив свою руку ему на плечо, — теперь только одно
не противно мне…
— Я все
жду… все думаю,
не опомнится ли! — мечтал он, — и ночью пробовал вставать, да этот разбойник Марк, точно железной ручищей, повалит меня и велит лежать. «
Не воротится, говорит, лежи смирно!» Боюсь я этого Марка.
Je suis etc. S. В.» [Приходите, граф, я вас
жду между восемью и девятью, никого
не будет и, главное,
не забудьте папку с этюдами.