Неточные совпадения
Вдруг он вздрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но вздрогнул он
не оттого, что пронеслась эта мысль. Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно «пронесется», и уже
ждал ее; да и мысль эта была совсем
не вчерашняя. Но разница была в том, что месяц назад, и даже вчера еще, она была только мечтой, а теперь… теперь явилась вдруг
не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах.
— Нет, нет; зачем же вам беспокоиться. Вы человек рассудительный… Ну, Родя,
не задерживай гостя… видишь,
ждет, — и он серьезно приготовился водить рукой Раскольникова.
Раскольников смотрел на все с глубоким удивлением и с тупым бессмысленным страхом. Он решился молчать и
ждать: что будет дальше? «Кажется, я
не в бреду, — думал он, — кажется, это в самом деле…»
— Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, — начал он снова, с усилием прерывая молчание. — Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к тому же весьма важное дело по моей адвокатской части в сенате.
Не упоминаю уже о тех заботах, которые и вы угадаете. Ваших, то есть мамашу и сестрицу,
жду с часу на час…
Народ расходился, полицейские возились еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору… Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет, гадко… вода…
не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего
не будет, — прибавил он, — нечего
ждать. Что это, контора… А зачем Заметов
не в конторе? Контора в десятом часу отперта…» Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
Предупреждаю вас, что Дунечка уже все разрешила, с первого шагу, но я, я еще
не знаю, как поступить, и… и все
ждала вас.
— Что бишь я еще хотел, — продолжал он, с усилием припоминая, — да: пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка,
не подумайте, что я
не хотел к вам сегодня первый прийти и
ждал вас первых.
Дунечка
не отвечала; решение ее было еще давеча сделано, она
ждала только вечера.
— Вещи ваши ни в каком случае и
не могли пропасть, — спокойно и холодно продолжал он. — Ведь я уже давно вас здесь
поджидаю.
—
Не совсем так, это правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и разгорячаясь, по обыкновению. — Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я из кожи лез вчера с ними и тебя
поджидал; я и им про тебя говорил, что придешь… Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин больше
не допускается, — и ничего!..
— А вы думали нет?
Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название,
не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
–…
Не верю!
Не могу верить! — повторял озадаченный Разумихин, стараясь всеми силами опровергнуть доводы Раскольникова. Они подходили уже к нумерам Бакалеева, где Пульхерия Александровна и Дуня давно
поджидали их. Разумихин поминутно останавливался дорогою в жару разговора, смущенный и взволнованный уже тем одним, что они в первый раз заговорили об этом ясно.
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу,
подождал с минуту, — все это время
не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок.
Я штуку вижу: ему просто хочется мне помочь; но прошлого года мне было
не надо, а нынешний год я только приезда его
поджидал и решился взять.
Что она, уж
не чуда ли
ждет?
— Лжешь, ничего
не будет! Зови людей! Ты знал, что я болен, и раздражить меня хотел, до бешенства, чтоб я себя выдал, вот твоя цель! Нет, ты фактов подавай! Я все понял! У тебя фактов нет, у тебя одни только дрянные, ничтожные догадки, заметовские!.. Ты знал мой характер, до исступления меня довести хотел, а потом и огорошить вдруг попами да депутатами [Депутаты — здесь: понятые.]… Ты их
ждешь? а? Чего
ждешь? Где? Подавай!
—
Не надо! Прочь!
подождать!.. Зачем он сюда залез! Что за беспорядок! — закричал Порфирий, бросаясь к дверям.
Разумеется, если б она мне сама сказала: «Я хочу тебя иметь», то я бы почел себя в большой удаче, потому что девушка мне очень нравится; но теперь, теперь по крайней мере, уж конечно, никто и никогда
не обращался с ней более вежливо и учтиво, чем я, более с уважением к ее достоинству… я
жду и надеюсь — и только!
— Я-то в уме-с, а вот вы так… мошенник! Ах, как это низко! Я все слушал, я нарочно все
ждал, чтобы все понять, потому что, признаюсь, даже до сих пор оно
не совсем логично… Но для чего вы все это сделали —
не понимаю.
Он ничего
не мог выговорить. Он совсем, совсем
не так предполагал объявить и сам
не понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и
ждала,
не сводя с него глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу Сони.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты
ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и
ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты
не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам
не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
— А ведь я к вам уже заходил третьего дня вечером; вы и
не знаете? — продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, — в комнату, в эту самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо — дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся,
подождал, да и служанке вашей
не доложился — вышел.
Не запираете?
— Жизни! Вы что за пророк, много ль вы знаете? Ищите и обрящете. Вас, может, бог на этом и
ждал. Да и
не навек она, цепь-то…
— Ну, если так, — даже с некоторым удивлением ответил Свидригайлов, рассматривая Раскольникова, — если так, то вы и сами порядочный циник. Материал, по крайней мере, заключаете в себе огромный. Сознавать много можете, много… ну да вы и делать-то много можете. Ну, однако ж, довольно. Искренно жалею, что с вами мало переговорил, да вы от меня
не уйдете… Вот
подождите только…
— Нельзя же было кричать на все комнаты о том, что мы здесь говорили. Я вовсе
не насмехаюсь; мне только говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите.
Подождите: я видел его и говорил с ним сейчас; его еще можно спасти.
Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Ты меня, Родя, очень-то и
не балуй: можно тебе — зайди, нельзя — нечего делать, и так
подожду.
Дунечка, наконец,
не вытерпела и оставила Соню, чтобы
ждать брата в его квартире; ей все казалось, что он туда прежде придет.
Но он все-таки шел. Он вдруг почувствовал окончательно, что нечего себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что
не простился с Соней, что она осталась среди комнаты, в своем зеленом платке,
не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение вдруг одна мысль ярко озарила его, — точно
ждала, чтобы поразить его окончательно.
Раскольников опустился на стул, но
не спускал глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с минуту смотрели друг на друга и
ждали. Принесли воды.
В следующий день Соня
не приходила, на третий день тоже; он заметил, что
ждет ее с беспокойством.