Неточные совпадения
— Я… так себе, художник — плохой, конечно: люблю
красоту и поклоняюсь ей; люблю
искусство, рисую, играю… Вот хочу писать — большую вещь, роман…
Он с нетерпением ждал. Но Вера не приходила. Он располагал увлечь ее в бездонный разговор об
искусстве, откуда шагнул бы к
красоте, к чувствам и т. д.
— Ах, нет — я упиваюсь тобой. Ты сердишься, запрещаешь заикаться о
красоте, но хочешь знать, как я разумею и отчего так высоко ставлю ее?
Красота — и цель, и двигатель
искусства, а я художник: дай же высказать раз навсегда…
Люди только ловят ее признаки, силятся творить в
искусстве ее образы, и все стремятся, одни сознательно, другие слепо и грубо, к
красоте, к
красоте… к
красоте!
Он какой-то артист: все рисует, пишет, фантазирует на фортепиано (и очень мило), бредит
искусством, но, кажется, как и мы, грешные, ничего не делает и чуть ли не всю жизнь проводит в том, что «поклоняется
красоте», как он говорит: просто влюбчив по-нашему, как, помнишь, Дашенька Семечкина, которая была однажды заочно влюблена в испанского принца, увидевши портрет его в немецком календаре, и не пропускала никого, даже настройщика Киша.
Что
искусство, что самая слава перед этими сладкими бурями! Что все эти дымно-горькие, удушливые газы политических и социальных бурь, где бродят одни идеи, за которыми жадно гонится молодая толпа, укладывая туда силы, без огня, без трепета нерв? Это головные страсти — игра холодных самолюбий, идеи без
красоты, без палящих наслаждений, без мук… часто не свои, а вычитанные, скопированные!
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не врастал в чужую почву, все чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часы досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной
красоты природы и
искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой туда, в свою Малиновку…
Мы это делали не раз и при обозрении литературной деятельности других писателей; но за иных на нас вскидывались приверженцы «вечных»
красот искусства, полагающие, что о произведениях, например, гг.
Красота действительности — ничто пред
красотою искусства!» Но восторг пристрастен; он дает больше, нежели может дать справедливость: мы ценим трудность — это прекрасно; но не должно забывать и существенного, внутреннего достоинства, которое независимо от степени трудности; мы делаемся решительно несправедливыми, когда трудность исполнения предпочитаем достоинству исполнения.
Неточные совпадения
— Я?.. нет, я не то, — сказал Манилов, — но я не могу постичь… извините… я, конечно, не мог получить такого блестящего образования, какое, так сказать, видно во всяком вашем движении; не имею высокого
искусства выражаться… Может быть, здесь… в этом, вами сейчас выраженном изъяснении… скрыто другое… Может быть, вы изволили выразиться так для
красоты слога?
Искусство, la poesie dans la vie, [Поэзия в жизни (франц.).] вспоможение несчастным и она, библейская
красота. Quelle charmante personne, а? Les chants de Salomon… non, ce n'est pas Salomon, c'est David qui mettait une jeune belle dans son lit pour se chauffer dans sa vieillesse.
Улеглись ли партии? сумел ли он поддержать порядок, который восстановил? тихо ли там? — вот вопросы, которые шевелились в голове при воспоминании о Франции. «В Париж бы! — говорил я со вздохом, — пожить бы там, в этом омуте новостей,
искусств, мод, политики, ума и глупостей, безобразия и
красоты, глубокомыслия и пошлостей, — пожить бы эпикурейцем, насмешливым наблюдателем всех этих проказ!» «А вот Испания с своей цветущей Андалузией, — уныло думал я, глядя в ту сторону, где дед указал быть испанскому берегу.
Но как ни безупречна была, в нравственном смысле, убежденная восторженность людей кружка, она в то же время страдала существенным недостатком. У нее не было реальной почвы. Истина, добро,
красота — вот идеалы, к которым тяготели лучшие люди того времени, но, к сожалению, осуществления их они искали не в жизни, а исключительно в области
искусства, одного беспримесного
искусства.
Я всегда колебался между аскетической настроенностью, не только христианской, но и толстовской и революционной, и радостью жизни, любовью,
искусством,
красотой, торжеством мысли.