Неточные совпадения
— Пожалуйста, пожалуйста! —
заговорила с нетерпением Надежда Васильевна. — Уезжайте, если не хотите обедать…
— Ах, только не у всех, нет, нет! И если вы не любили и еще полюбите когда-нибудь, тогда что будет
с вами,
с этой скучной комнатой? Цветы не будут стоять так симметрично в вазах, и все здесь
заговорит о любви.
Только на втором курсе,
с двух или трех кафедр,
заговорили о них, и у «первых учеников» явились в руках оригиналы. Тогда Райский сблизился
с одним забитым бедностью и робостью товарищем Козловым.
Едва Райский коснулся старых воспоминаний, Марфенька исчезла и скоро воротилась
с тетрадями, рисунками, игрушками, подошла к нему, ласково и доверчиво
заговорила, потом села так близко, как не села бы чопорная девушка. Колени их почти касались между собою, но она не замечала этого.
— Картежника или такого, который смеется над религией, вон как Марк Иваныч: будто это можно? Я
с ним не
заговорю никогда; как же полюблю?
— Что такое воспитание? —
заговорил Марк. — Возьмите всю вашу родню и знакомых: воспитанных, умытых, причесанных, не пьющих, опрятных,
с belles manières… [
с хорошими манерами… (фр.)] Согласитесь, что они не больше моего делают? А вы сами тоже
с воспитанием — вот не пьете: а за исключением портрета Марфеньки да романа в программе…
Словом, те же желания и стремления, как при встрече
с Беловодовой,
с Марфенькой,
заговорили и теперь, но только сильнее, непобедимее, потому что Вера была заманчива, таинственно-прекрасна, потому что в ней вся прелесть не являлась сразу, как в тех двух, и в многих других, а пряталась и раздражала воображение, и это еще при первом шаге!
Он
заговаривал и
с Яковом, и
с Мариной.
— Буду, буду, твори свою волю надо мной и увидишь… — опять
с увлечением
заговорил он.
— Да, какое бы это было счастье, —
заговорила она вкрадчиво, — жить, не стесняя воли другого, не следя за другим, не допытываясь, что у него на сердце, отчего он весел, отчего печален, задумчив? быть
с ним всегда одинаково, дорожить его покоем, даже уважать его тайны…
Полина Карповна будто не слыхала, она обмахивалась веером и старалась
заговорить с Райским.
Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже уйти, но
с приходом Веры у него
заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.
Он, однако, продолжал работать над собой, чтобы окончательно завоевать спокойствие, опять ездил по городу, опять
заговаривал с смотрительской дочерью и предавался необузданному веселью от ее ответов. Даже иногда вновь пытался возбудить в Марфеньке какую-нибудь искру поэтического, несколько мечтательного, несколько бурного чувства, не к себе, нет, а только повеять на нее каким-нибудь свежим и новым воздухом жизни, но все отскакивало от этой ясной, чистой и тихой натуры.
— Нет, не шутя скажу, что не хорошо сделал, батюшка, что
заговорил с Марфенькой, а не со мной. Она дитя, как бывают дети, и без моего согласия ничего бы не сказала. Ну, а если б я не согласилась?
— А тот ушел? Я притворился спящим. Тебя давно не видать, —
заговорил Леонтий слабым голосом,
с промежутками. — А я все ждал — не заглянет ли, думаю. Лицо старого товарища, — продолжал он, глядя близко в глаза Райскому и положив свою руку ему на плечо, — теперь только одно не противно мне…
— Брат! —
заговорила она через минуту нежно, кладя ему руку на плечо, — если когда-нибудь вы горели, как на угольях, умирали сто раз в одну минуту от страха, от нетерпения… когда счастье просится в руки и ускользает… и ваша душа просится вслед за ним… Припомните такую минуту… когда у вас оставалась одна последняя надежда… искра… Вот это — моя минута! Она пройдет — и все пройдет
с ней…
— Если б я была сильна, вы не уходили бы так отсюда, — а пошли бы со мной туда, на гору, не украдкой, а смело опираясь на мою руку. Пойдемте! хотите моего счастья и моей жизни? —
заговорила она живо, вдруг ослепившись опять надеждой и подходя к нему. — Не может быть, чтоб вы не верили мне, не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! —
с отчаянием договорила она. — Что делать, Боже мой! Он не верит, нейдет! Как вразумить вас?
— Поздравляю
с новорожденной! —
заговорила Вера развязно, голосом маленькой девочки, которую научила нянька — что сказать мамаше утром в день ее ангела, поцеловала руку у бабушки — и сама удивилась про себя, как память подсказала ей, что надо сказать, как язык выговорил эти слова! — Пустое! ноги промочила вчера, голова болит! —
с улыбкой старалась договорить она.
Райский бросился вслед за ней и из-за угла видел, как она медленно возвращалась по полю к дому. Она останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась
с крестьянскими избами. Райский подошел к ней, но
заговорить не смел. Его поразило новое выражение ее лица. Место покорного ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она не замечала его и как будто смотрела в глаза своей «беде».
Ей ни до кого и ни до чего не было дела. Она отпустила Наталью Ивановну домой, сидела у себя запершись, обедала
с бабушкой, поникала головой, когда та обращала на нее пристальный взгляд или
заговаривала ласково и нежно. Она делалась еще угрюмее и спешила исполнять, покорнее Пашутки, каждое желание Татьяны Марковны, выраженное словом или взглядом.
— Ты знаешь, нет ничего тайного, что не вышло бы наружу! —
заговорила Татьяна Марковна, оправившись. — Сорок пять лет два человека только знали: он да Василиса, и я думала, что мы умрем все
с тайной. А вот — она вышла наружу! Боже мой! — говорила как будто в помешательстве Татьяна Марковна, вставая, складывая руки и протягивая их к образу Спасителя, — если б я знала, что этот гром ударит когда-нибудь в другую… в мое дитя, — я бы тогда же на площади, перед собором, в толпе народа, исповедала свой грех!
— А! если так, если он еще, —
заговорила она
с дрожью в голосе, — достает тебя, мучает, он рассчитается со мной за эти слезы!.. Бабушка укроет, защитит тебя, — успокойся, дитя мое: ты не услышишь о нем больше ничего…
— Иван Иванович, — решительно
заговорила Татьяна Марковна, — по городу сплетня ходит. Мы
с Борюшкой погорячились и сорвали маску
с лицемера Тычкова, вы знаете. Мне бы и не под лета, да он уж очень зазнался. Терпенья не было! Теперь он срывает маску
с нас…
— Икру? Даже затрясся весь, как увидал! А это что? —
с новым удовольствием
заговорил он, приподнимая крышки серебряных блюд, одну за другой. — Какая вы кокетка, Полина Карповна: даже котлетки без папильоток не можете кушать! Ах, и трюфли — роскошь юных лет! — petit-fours, bouchees de dames! Ax, что вы хотите со мной делать? — обратился он к ней, потирая от удовольствия руки — Какие замыслы у вас?
Неточные совпадения
— А я тебе говорю, что, если ты поедешь, и я поеду
с тобой, непременно поеду, — торопливо и гневно
заговорила она. — Почему невозможно? Почему ты говоришь, что невозможно?
— Алексей! Не сердись на меня. Пожалуйста, пойми, что я не виновата, —
заговорила Варя,
с робкою улыбкой глядя на него.
Варенька сделала просто и естественно, как и всё, что она делала, движение, среднее между поклоном и приседанием, и тотчас же
заговорила с князем, как она говорила со всеми, нестесненно и просто.
Анна смотрела на худое, измученное,
с засыпавшеюся в морщинки пылью, лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и
заговорила о себе.
— Приехали! — Вот он! — Который? — Помоложе-то, что ль? — А она-то, матушка, ни жива, ни мертва! —
заговорили в толпе, когда Левин, встретив невесту у подъезда,
с нею вместе вошел в церковь.