Неточные совпадения
А он стоял
тут, полный здоровья и этой силы, которую расточал
еще сегодня, где не нужно ее, и бросил эту птичку на долю бурь и непогод!
— Не бойтесь! Я сказал, что надежды могли бы разыграться от взаимности,
а ее ведь… нет? — робко спросил он и пытливо взглянул на нее, чувствуя, что, при всей безнадежности, надежда
еще не совсем испарилась из него, и
тут же мысленно назвал себя дураком.
— Да как же это, — говорила она, — счеты рвал, на письма не отвечал, имение бросил,
а тут вспомнил, что я люблю иногда рано утром одна напиться кофе: кофейник привез, не забыл, что чай люблю, и чаю привез, да
еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка, ну, не странный ли ты человек!
А тут внук, свой человек, которого она мальчишкой воспитывала, «от рук отбился», смеет оправдываться, защищаться, да
еще спорить с ней, обвиняет ее, что она не так живет, не то делает, что нужно!
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня,
тут только сто душ. У них в Казани
еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили…
А Николай Андреич один сын у нее — больше детей нет. Он учился в Казани, в университете, служит здесь у губернатора, по особым поручениям.
— Хорошо, подите вперед,
а я приду: мне надо
тут вынуть свои вещи, я
еще не разобралась…
— Нет, нет: бабушка и так недовольна моею ленью. Когда она ворчит, так я кое-как
еще переношу,
а когда она молчит, косо поглядывает на меня и жалко вздыхает, — это выше сил… Да вот и Наташа. До свидания, cousin. Давай сюда, Наташа, клади на стол: все ли
тут?
Но все
еще он не завоевал себе того спокойствия, какое налагала на него Вера: ему бы надо уйти на целый день, поехать с визитами, уехать гостить на неделю за Волгу, на охоту, и забыть о ней.
А ему не хочется никуда: он целый день сидит у себя, чтоб не встретить ее, но ему приятно знать, что она
тут же в доме.
А надо добиться, чтоб ему это было все равно.
Да если б ты
еще был честен, так никто бы тебя и не корил этим,
а ты наворовал денег — внук мой правду сказал, — и
тут, по слабости, терпели тебя, и молчать бы тебе да каяться под конец за темную жизнь.
Но если б
еще только одно это:
а она вполовину открыла ему, что любит, что есть кто-то
тут около, кем полна ее жизнь, и этот уголок, кем прекрасны эти деревья, это небо, эта Волга.
А ничего этого не было. Вера явилась
тут еще в новом свете. В каждом ее взгляде и слове, обращенном к Тушину, Райский заметил прежде всего простоту, доверие, ласку, теплоту, какой он не заметил у ней в обращении ни с кем, даже с бабушкой и Марфенькой.
Но бабушка, по-женски, проникла в секрет их взаимных отношений и со вздохом заключила, что если
тут и есть что-нибудь, то с одной только стороны, то есть со стороны лесничего,
а Вера платила ему просто дружбой или благодарностью, как
еще вернее догадалась Татьяна Марковна, за «баловство».
— Ах, вы барышня! девочка! На какой
еще азбуке сидите вы: на манерах да на тоне! Как медленно развиваетесь вы в женщину! Перед вами свобода, жизнь, любовь, счастье —
а вы разбираете тон, манеры! Где же человек, где женщина в вас!.. Какая
тут «правда»!
— Ну пусть для семьи, что же? В чем
тут помеха нам? Надо кормить и воспитать детей? Это уже не любовь,
а особая забота, дело нянек, старых баб! Вы хотите драпировки: все эти чувства, симпатии и прочее — только драпировка, те листья, которыми, говорят, прикрывались люди
еще в раю…
И жертвы есть, — по мне это не жертвы, но я назову вашим именем, я останусь
еще в этом болоте, не знаю сколько времени, буду тратить силы вот
тут — но не для вас,
а прежде всего для себя, потому что в настоящее время это стало моей жизнью, — и я буду жить, пока буду счастлив, пока буду любить.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и
тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью,
а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
— Какие
тут еще сомнения, вопросы, тайны! — сказал он и опять захохотал, качаясь от смеха взад и вперед. — Статуя! чистота! красота души! Вера — статуя!
А он!.. И пальто, которое я послал «изгнаннику», валяется у беседки! и пари свое он взыскал с меня, двести двадцать рублей да прежних восемьдесят… да, да! это триста рублей!.. Секлетея Бурдалахова!
Он знал и прежде ее упрямство, которого не могла сломать даже страсть, и потому почти с отчаянием сделал последнюю уступку, решаясь жениться и остаться
еще на неопределенное время, но отнюдь не навсегда,
тут, в этом городе,
а пока длится его страсть.
Неточные совпадения
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого
еще далека песня.
Тут и почище тебя есть,
а до сих пор
еще не генералы.
Милон. Я подвергал ее, как прочие.
Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату велит иметь начальник,
а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я
еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы,
а потому на первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание прибавил
еще прованское масло. И в то же время положил в сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе в городе останется хоть один недоумевающий.
Выступил
тут вперед один из граждан и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колесцах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно, сел на лужок и начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились,
а до обеда все
еще много времени остается.
— Должно дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью пальцами. — Должно дома, — повторил он, видимо желая разговориться. — Вчера гости
еще приехали. Гостей — страсть…. Чего ты? — Он обернулся к кричавшему ему что-то от телеги парню. — И то! Даве
тут проехали все верхами жнею смотреть. Теперь должно дома.
А вы чьи будете?..