Цитаты со словом «об»
— А спроси его, — сказал Райский, — зачем он тут стоит и кого так пристально высматривает и выжидает? Генерала! А нас с тобой не видит, так что любой прохожий может вытащить у нас платок из кармана. Ужели ты считал делом твои бумаги? Не будем распространяться
об этом, а скажу тебе, что я, право, больше делаю, когда мажу свои картины, бренчу на рояле и даже когда поклоняюсь красоте…
Он знал
об этом, но притаился и пропустил этот вопрос без внимания, не находя ничего занимательного знакомиться с скучным, строгим, богатым домом.
Сам он был не скучен, не строг и не богат. Старину своего рода он не ставил ни во что, даже никогда
об этом не помнил и не думал.
В семействе тетки и близкие старики и старухи часто при ней гадали ей, в том или другом искателе, мужа: то посланник являлся чаще других в дом, то недавно отличившийся генерал, а однажды серьезно поговаривали
об одном старике, иностранце, потомке королевского, угасшего рода. Она молчит и смотрит беззаботно, как будто дело идет не о ней.
— Что же надо делать, чтоб понять эту жизнь и ваши мудреные правила? — спросила она покойным голосом, показывавшим, что она не намерена была сделать шагу, чтоб понять их, и говорила только потому, что
об этом зашла речь.
— Вы так часто обращаетесь к своему любимому предмету, к любви, а посмотрите, cousin, ведь мы уж стары, пора перестать думать
об этом! — говорила она, кокетливо глядя в зеркало.
Но я по крайней мере не считаю себя вправе отговариваться неведением жизни — знаю кое-что, говорю
об этом, вот хоть бы и теперь, иногда пишу, спорю — и все же делаю.
Между тем вне класса начнет рассказывать о какой-нибудь стране или
об океане, о городе — откуда что берется у него! Ни в книге этого нет, ни учитель не рассказывал, а он рисует картину, как будто был там, все видел сам.
Так было до воскресенья. А в воскресенье Райский поехал домой, нашел в шкафе «Освобожденный Иерусалим» в переводе Москотильникова, и забыл
об угрозе, и не тронулся с дивана, наскоро пообедал, опять лег читать до темноты. А в понедельник утром унес книгу в училище и тайком, торопливо и с жадностью, дочитывал и, дочитавши, недели две рассказывал читанное то тому, то другому.
Он содрогался от желания посидеть на камнях пустыни, разрубить сарацина, томиться жаждой и умереть без нужды, для того только, чтоб видели, что он умеет умирать. Он не спал ночей, читая
об Армиде, как она увлекла рыцарей и самого Ринальда.
Даже когда являлся у Ирины, Матрены или другой дворовой девки непривилегированный ребенок, она выслушает донесение
об этом молча, с видом оскорбленного достоинства; потом велит Василисе дать чего там нужно, с презрением глядя в сторону, и только скажет: «Чтоб я ее не видала, негодяйку!» Матрена и Ирина, оправившись, с месяц прятались от барыни, а потом опять ничего, а ребенок отправлялся «на село».
Она была всегда в оппозиции с местными властями: постой ли к ней назначат или велят дороги чинить, взыскивают ли подати: она считала всякое подобное распоряжение начальства насилием, бранилась, ссорилась, отказывалась платить и
об общем благе слышать не хотела.
Тит Никоныч, попытавшись несколько раз, но тщетно, примирить ее с идеей
об общем благе, ограничился тем, что мирил ее с местными властями и полицией.
Об этом обрыве осталось печальное предание в Малиновке и во всем околотке. Там, на дне его, среди кустов, еще при жизни отца и матери Райского, убил за неверность жену и соперника, и тут же сам зарезался, один ревнивый муж, портной из города. Самоубийцу тут и зарыли, на месте преступления.
— Армида! — вслух, забывшись, сказал он, внезапно вспомнив
об «Освобожденном Иерусалиме».
Он поиграл и им, по настоянию бабушки, и унес какое-то тихое воспоминание, дремлющую картину в голове
об этой давно и медленно ползущей жизни.
А когда зададут тему на диссертацию, он терялся, впадал в уныние, не зная, как приступить к рассуждению, например, «
об источниках к изучению народности», или «о древних русских деньгах», или «о движении народов с севера на юг».
Видит серое небо, скудные страны и даже древние русские деньги; видит так живо, что может нарисовать, но не знает, как «рассуждать»
об этом: и чего тут рассуждать, когда ему и так видно?
Идеал мужчины у нее — прежде всего homme genereux, liberal, [человек великодушный, либеральный (фр.).] который «благородно» сыплет золотом, потом comte, prince [граф, князь (фр.).] и т. п. Понятия
об уме, чести, нравах — свои, особенные.
Между тем затеяли пирушку, пригласили Райского, и он слышал одно: то о колорите, то о бюстах, о руках, о ногах, о «правде» в искусстве,
об академии, а в перспективе — Дюссельдорф, Париж, Рим. Отмеривали при нем года своей практики, ученичества, или «мученичества», прибавлял Райский. Семь, восемь лет — страшные цифры. И все уже взрослые.
Она никогда не искала смысла той апатии, скуки и молчания, с которыми друг ее иногда смотрел на нее, не догадывалась
об отжившей любви и не поняла бы никогда причин.
— Смущение? Я смутилась? — говорила она и поглядела в зеркало. — Я не смутилась, а вспомнила только, что мы условились не говорить о любви. Прошу вас, cousin, — вдруг серьезно прибавила она, — помнить уговор. Не будем, пожалуйста, говорить
об этом.
— Ну,
об этом после, а теперь завтракать скорей и отдохни с дороги…
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, — обратилась она к Марфеньке, — он устал с дороги, а ты глупости ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном,
об имении.
— Куда же ты девал ведомости
об имении, что я посылала тебе! С тобой они?
— Ведомости о крестьянах,
об оброке, о продаже хлеба, об отдаче огородов… Помнишь ли, сколько за последние года дохода было? По тысяче четыреста двадцати пяти рублей — вот смотри… — Она хотела щелкнуть на счетах. — Ведь ты получал деньги? Последний раз тебе послано было пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями: ты тогда писал, чтобы не посылать. Я и клала в приказ: там у тебя…
— Я тут тружусь, сижу иногда за полночь, пишу, считаю каждую копейку: а он рвал! То-то ты ни слова мне о деньгах, никакого приказа, распоряжения, ничего! Что же ты думал
об имении?
— Помолчи, помолчи
об этом, — торопливо отозвалась бабушка, — помни правило: «Язык мой — враг мой, прежде ума моего родился!»
— Пойдемте, только я близко не пойду, боюсь. У меня голова кружится. И не охотница я до этого места! Я недолго с вами пробуду! Бабушка велела
об обеде позаботиться. Ведь я хозяйка здесь! У меня ключи от серебра, от кладовой. Я вам велю достать вишневого варенья: это ваше любимое, Василиса сказывала.
Прочими книгами в старом доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или не читала, и ставила опять на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала
об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги на попечение Леонтия.
— Приятно! — возразила бабушка, — слушать тошно! Пришел бы ко мне
об эту пору: я бы ему дала обед! Нет, Борис Павлович: ты живи, как люди живут, побудь с нами дома, кушай, гуляй, с подозрительными людьми не водись, смотри, как я распоряжаюсь имением, побрани, если что-нибудь не так…
«Я бьюсь, — размышлял он, — чтобы быть гуманным и добрым: бабушка не подумала
об этом никогда, а гуманна и добра.
Но ей до смерти хотелось, чтоб кто-нибудь был всегда в нее влюблен, чтобы
об этом знали и говорили все в городе, в домах, на улице, в церкви, то есть что кто-нибудь по ней «страдает», плачет, не спит, не ест, пусть бы даже это была неправда.
— Нет: иногда, как заговорят
об этом, бабушка побранит… Заплачу, и пройдет, и опять делаюсь весела, и все, что говорит отец Василий, — будто не мое дело! Вот что худо!
— Как будто этого мало! Разве вы никогда не думаете
об этом? — с удивлением спросила она.
Он с нетерпением ждал. Но Вера не приходила. Он располагал увлечь ее в бездонный разговор
об искусстве, откуда шагнул бы к красоте, к чувствам и т. д.
Чем он больше старался
об этом, тем сильнее, к досаде его, проглядывало мелочное и настойчивое наблюдение за каждым ее шагом, движением и словом. Иногда он и выдержит себя минуты на две, но любопытство мало-помалу раздражит его, и он бросит быстрый полувзгляд исподлобья — все и пропало. Он уж и не отводит потом глаз от нее.
Так она однажды из куска кисеи часа в полтора сделала два чепца, один бабушке, другой — Крицкой, с тончайшим вкусом, работая над ними со страстью, с адским проворством и одушевлением, потом через пять минут забыла
об этом и сидела опять праздно.
—
Об этом не беспокойтесь: мне не придется платить.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках,
об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
— Вот
об этом я и хотела поговорить с вами теперь. Скажите прежде, чего вы хотите от меня?
«Вот что скверно: это хуже всего!» — говорил он и решал, что ему даже, не дожидаясь объяснения и подтверждения догадки
об этом третьем препятствии, о «двойнике», следует бежать без оглядки, а не набиваться ей на дружбу.
— Зачем же пишут
об этом, если королю не было особой причины посетить Христианию!..
— То-то, то-то! Ну что ж, Иван Петрович: как там турки женщин притесняют? Что ты прочитал
об этом: вон Настасья Петровна хочет знать? Только смотри, не махни в Турцию, Настасья Петровна!
— Я, признаюсь вам, мало думал
об этом, — сказал Райский, — но теперь обращу особенное внимание, и если вы мне сообщите ваши соображения, то я всячески готов содействовать к разрешению восточного вопроса…
Он старался, и успевал, не показывать ей, что еще занят ею. Ему даже хотелось бы стереть и память
об увлечении, которое он неосторожно и смешно высказал.
— Я думала, вы и забыли
об этом! — сказала она равнодушно.
Вот
об этом и хотелось бы поговорить Райскому с ней, допытаться, почему ей этот мир волнений как будто знаком, отчего она так сознательно, гордо и упрямо отвергает его поклонение.
Цитаты из русской классики со словом «об»
Предложения со словом «об»
- Стало быть, и в этом случае можно говорить об информации, возникающей за счёт бинарных оппозиций.
- Впрочем, я приземлился ему на спину, уже зная об опасности и толкнув из средоточия силу в момент её пика.
- В обучении это означает, что в ходе создания и развития мастерства часто забывают думать об использовании мастерства.
- (все предложения)
Значение слова «об»
ОБ, предлог. 1. Употребляется вместо „о“ (см. о2): 1) перед словами, начинающимися с гласной, например: об армии, об искусстве, об отце, об угол, об электричестве; 2) в отдельных выражениях перед словами, начинающимися с согласной, например: рука о́б руку, биться как рыба об лед. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ОБ
Афоризмы русских писателей со словом «об»
- И луч пройдёт душевным дном,
И будешь грезить об одном,
О несравненном, о родном.
- Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
- Мы говорим, что ныне в мире господствуют точные науки… Мы знаем многое и в то же время наше познание об объективной реальности, о человеке в ней — еще лишь шаг к полуоткрытой двери, за которой лежит не один пласт неоткрытых возможностей.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно