Неточные совпадения
— Нет, нет! Это напрасно, —
с важностью и покровительством подтвердил Судьбинский. — Свинкин ветреная голова. Иногда
черт знает какие тебе итоги выведет, перепутает все справки. Я измучился
с ним; а только нет,
он не замечен ни в чем таком…
Он не сделает, нет, нет! Завалялось дело где-нибудь; после отыщется.
Вошел человек неопределенных лет,
с неопределенной физиономией, в такой поре, когда трудно бывает угадать лета; не красив и не дурен, не высок и не низок ростом, не блондин и не брюнет. Природа не дала
ему никакой резкой, заметной
черты, ни дурной, ни хорошей.
Его многие называли Иваном Иванычем, другие — Иваном Васильичем, третьи — Иваном Михайлычем.
— А! Ты попрекаешь мне! Так
черт с тобой и
с твоим портером и шампанским! На, вот, возьми свои деньги… Куда, бишь, я
их положил? Вот совсем забыл, куда сунул проклятые!
— Ну, прощайте!
Черт с вами пока! —
с сердцем заключил Тарантьев, уходя и грозя Захару кулаком. — Смотри же, Илья Ильич, я найму тебе квартиру — слышишь ты? — прибавил
он.
От этого большую часть узора жизни, который
он чертил в своем уединении, занимал новый, свежий, сообразный
с потребностями времени план устройства имения и управления крестьянами.
Счастливый, сияющий, точно «
с месяцем во лбу», по выражению няньки, пришел
он домой, сел в угол дивана и быстро
начертил по пыли на столе крупными буквами: «Ольга».
Говоря
с ней при свидании,
он продолжал разговор дома, так что иногда войдет Захар, а
он чрезвычайно нежным и мягким тоном, каким мысленно разговаривал
с Ольгой, скажет
ему: «Ты, лысый
черт, мне давеча опять нечищеные сапоги подал: смотри, чтоб я
с тобой не разделался…»
И
он не мог понять Ольгу, и бежал опять на другой день к ней, и уже осторожно,
с боязнью читал ее лицо, затрудняясь часто и побеждая только
с помощью всего своего ума и знания жизни вопросы, сомнения, требования — все, что всплывало в
чертах Ольги.
Он,
с огнем опытности в руках, пускался в лабиринт ее ума, характера и каждый день открывал и изучал все новые
черты и факты, и все не видел дна, только
с удивлением и тревогой следил, как ее ум требует ежедневно насущного хлеба, как душа ее не умолкает, все просит опыта и жизни.
Она слушает неподвижно, но не проронит слова, не пропустит ни одной
черты.
Он замолчит, она еще слушает, глаза еще спрашивают, и
он на этот немой вызов продолжает высказываться
с новой силой,
с новым увлечением.
Обломов вдруг остановил на своем друге неподвижный взгляд:
черты его окоченели на минуту, и румянец сбежал
с лица.
— А! так-то, кума! Хорошо, вот брат даст вам знать! А ты заплатишь мне за бесчестье! Где моя шляпа?
Черт с вами! Разбойники, душегубцы! — кричал
он, идучи по двору. — Заплатишь мне за бесчестье!
Он не
чертил ей таблиц и чисел, но говорил обо всем, многое читал, не обегая педантически и какой-нибудь экономической теории, социальных или философских вопросов,
он говорил
с увлечением,
с страстью:
он как будто рисовал ей бесконечную, живую картину знания. После из памяти ее исчезали подробности, но никогда не сглаживался в восприимчивом уме рисунок, не пропадали краски и не потухал огонь, которым
он освещал творимый ей космос.
— Но все-таки суда я не хочу, вы помогите мне уладить все это без шума. Я вот послал вашего Мишку разнюхать — как там? И если… не очень, — завтра сам пойду к Блинову,
черт с ним! А вы — тетку утихомирьте, расскажите ей что-нибудь… эдакое, — бесцеремонно и напористо сказал он, подходя к Самгину, и даже легонько дотронулся до его плеча тяжелой, красной ладонью. Это несколько покоробило Клима, — усмехаясь, он сказал:
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что
он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь…
черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это
с их стороны хорошая
черта, что
они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Черты лица
его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за
ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как
черт знает что такое. (Уходит; за
ним Бобчинский.)
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — //
Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!