Неточные совпадения
—
Ну, пусть эти «некоторые» и переезжают. А я терпеть не могу никаких перемен! Это еще что, квартира! — заговорил Обломов. — А
вот посмотрите-ка, что староста пишет ко мне. Я вам сейчас покажу письмо… где бишь оно? Захар, Захар!
—
Вот вы этак все на меня!.. —
Ну,
ну, поди, поди! — в одно и то же время закричали друг на друга Обломов и Захар. Захар ушел, а Обломов начал читать письмо, писанное точно квасом, на серой бумаге, с печатью из бурого сургуча. Огромные бледные буквы тянулись в торжественной процессии, не касаясь друг друга, по отвесной линии, от верхнего угла к нижнему. Шествие иногда нарушалось бледно-чернильным большим пятном.
—
Вот еще что выдумал, с холода! — заголосил Тарантьев. —
Ну,
ну, бери руку, коли дают! Скоро двенадцать часов, а он валяется!
—
Ну,
вот этот, что еще служит тут, как его?.. Афанасьев зовут. Как же не родственник? — родственник.
—
Ну, я пойду, — сказал Тарантьев, надевая шляпу, — а к пяти часам буду: мне надо кое-куда зайти: обещали место в питейной конторе, так велели понаведаться… Да
вот что, Илья Ильич: не наймешь ли ты коляску сегодня, в Екатерингоф ехать? И меня бы взял.
—
Ну, хорошо, хорошо, — перебил Обломов, — ты
вот теперь скажи, что мне с старостой делать?
—
Ну, оставим это! — прервал его Илья Ильич. — Ты иди с Богом, куда хотел, а я
вот с Иваном Алексеевичем напишу все эти письма да постараюсь поскорей набросать на бумагу план-то свой: уж кстати заодно делать…
—
Ну иди, иди! — отвечал барин. — Да смотри, не пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал потом. —
Вот я тебе дам бегать! Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!
— Ах ты, Господи! — всплеснув руками, сказала жена. — Какой же это покойник, коли кончик чешется? Покойник — когда переносье чешется.
Ну, Илья Иваныч, какой ты, Бог с тобой, беспамятный!
Вот этак скажешь в людях когда-нибудь или при гостях и — стыдно будет.
—
Ну, я перво-наперво притаился: солдат и ушел с письмом-то. Да верхлёвский дьячок видал меня, он и сказал. Пришел вдругорядь. Как пришли вдругорядь-то, ругаться стали и отдали письмо, еще пятак взяли. Я спросил, что, мол, делать мне с ним, куда его деть? Так
вот велели вашей милости отдать.
— А! Э!
Вот от кого! — поднялось со всех сторон. — Да как это он еще жив по сю пору? Поди ты, еще не умер!
Ну, слава Богу! Что он пишет?
— Тебя бы, может, ухватил и его барин, — отвечал ему кучер, указывая на Захара, — вишь, у те войлок какой на голове! А за что он ухватит Захара-то Трофимыча? Голова-то словно тыква… Разве
вот за эти две бороды-то, что на скулах-то, поймает:
ну, там есть за что!..
— Знаешь что, Илья? — сказал Штольц. — Ты рассуждаешь, точно древний: в старых книгах
вот так всё писали. А впрочем, и то хорошо: по крайней мере, рассуждаешь, не спишь.
Ну, что еще? Продолжай.
— А!
вот что!
Ну, с Богом. Чего ж ты ждешь? Еще года три-четыре, никто за тебя не пойдет…
— Ни за что; не то что тебе, а все может случиться:
ну, как лопнет,
вот я и без гроша. То ли дело в банк?
«Чему ж улыбаться? — продолжал думать Обломов. — Если у ней есть сколько-нибудь сердца, оно должно бы замереть, облиться кровью от жалости, а она…
ну, Бог с ней! Перестану думать!
Вот только съезжу сегодня отобедаю — и ни ногой».
«
Ну, пора…
вот настоящая минута. — Сердце так и стучало у ней. — Не могу, Боже мой!»
—
Ну,
вот я и мучусь с тех пор день и ночь, ломаю голову, как предупредить огласку; заботился, чтоб не напугать тебя… Я давно хотел поговорить с тобой…
—
Ну, черт с тобой! — говорил Тарантьев, неловко пролезая в дверь. — Ты, брат, нынче что-то… того…
Вот поговори-ка с Иваном Матвеичем да попробуй денег не привезти.
—
Ну,
вот я и хотел сделать первый шаг, идти к тетке…
—
Ну, пожалуйста, поди погуляй, тебя просят! На
вот двугривенный: выпей пива с приятелем.
Вот я и не приспособился к делу, а сделался просто барином, а вы приспособились:
ну, так решите же, как изворотиться.
— Разумеется, что: отказала; он огорчился и уехал, а я
вот теперь доканчивай дела! На той неделе все кончится.
Ну, ты что? Зачем ты забился в эту глушь?
— А ты тем временем
вот что сделаешь, кум, — продолжал Тарантьев, — ты выведи какие-нибудь счеты, какие хочешь, за дрова, за капусту,
ну, за что хочешь, благо Обломов теперь передал куме хозяйство, и покажи сумму в расход. А Затертый, как приедет, скажем, что привез оброчных денег столько-то и что в расход ушли.
—
Вот набрел на находку.
Ну, знаешь что, кум, ведь это все равно, что имя под большим делом подписать, ей-богу так!
—
Ну,
вот он к сестре-то больно часто повадился ходить. Намедни часу до первого засиделся, столкнулся со мной в прихожей и будто не видал. Так
вот, поглядим еще, что будет, да и того… Ты стороной и поговори с ним, что бесчестье в доме заводить нехорошо, что она вдова: скажи, что уж об этом узнали; что теперь ей не выйти замуж; что жених присватывался, богатый купец, а теперь прослышал, дескать, что он по вечерам сидит у нее, не хочет.
—
Ну, что ж, он перепугается, повалится на постель, да и будет ворочаться, как боров, да вздыхать —
вот и все, — сказал Тарантьев. — Какая же выгода? Где магарыч?
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Ну,
вот нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе — не Добчинский.
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик,
вот какое счастие Анне Андреевне!» «
Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло!
Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Городничий. И не рад, что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так
вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее;
ну, а коли не заплатим?