Неточные совпадения
У него был свой сын, Андрей, почти одних
лет с Обломовым, да еще отдали ему одного мальчика, который почти никогда
не учился, а больше страдал золотухой, все детство
проходил постоянно
с завязанными глазами или ушами да плакал все втихомолку о том, что живет
не у бабушки, а в чужом доме, среди злодеев, что вот его и приласкать-то некому, и никто любимого пирожка
не испечет ему.
Она казалась выше того мира, в который нисходила в три
года раз; ни
с кем
не говорила, никуда
не выезжала, а сидела в угольной зеленой комнате
с тремя старушками, да через сад, пешком, по крытой галерее,
ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.
—
Не брани меня, Андрей, а лучше в самом деле помоги! — начал он со вздохом. — Я сам мучусь этим; и если б ты посмотрел и послушал меня вот хоть бы сегодня, как я сам копаю себе могилу и оплакиваю себя, у тебя бы упрек
не сошел с языка. Все знаю, все понимаю, но силы и воли нет. Дай мне своей воли и ума и веди меня куда хочешь. За тобой я, может быть, пойду, а один
не сдвинусь
с места. Ты правду говоришь: «Теперь или никогда больше». Еще
год — поздно будет!
Лишь только они
с Анисьей принялись хозяйничать в барских комнатах вместе, Захар что ни сделает, окажется глупостью. Каждый шаг его — все
не то и
не так. Пятьдесят пять
лет ходил он на белом свете
с уверенностью, что все, что он ни делает, иначе и лучше сделано быть
не может.
— Еще бы вы
не верили! Перед вами сумасшедший, зараженный страстью! В глазах моих вы видите, я думаю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать
лет: посмотрите на себя: может ли мужчина, встретя вас,
не заплатить вам дань удивления… хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас подолгу, любить — о, да тут
с ума
сойдешь! А вы так ровны, покойны; и если
пройдут сутки, двое и я
не услышу от вас «люблю…», здесь начинается тревога…
Лето в самом разгаре; июль
проходит; погода отличная.
С Ольгой Обломов почти
не расстается. В ясный день он в парке, в жаркий полдень теряется
с ней в роще, между сосен, сидит у ее ног, читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое
лето: набегают иногда облака и
проходят.
Он стал хвастаться перед Штольцем, как,
не сходя с места, он отлично устроил дела, как поверенный собирает справки о беглых мужиках, выгодно продает хлеб и как прислал ему полторы тысячи и, вероятно, соберет и пришлет в этом
году оброк.
Даю только еще один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых
не проходит с годами: как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Неточные совпадения
Однако после этого // Ермил
не скоро справился, //
С год как шальной
ходил.
По местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича; все это свидетельствовало, что в свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию эту, приняв в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но
с той поры
прошло много
лет, и ни один градоначальник
не позаботился о восстановлении ее.
Так
прошел и еще
год, в течение которого у глуповцев всякого добра явилось уже
не вдвое или втрое, но вчетверо. Но по мере того как развивалась свобода, нарождался и исконный враг ее — анализ.
С увеличением материального благосостояния приобретался досуг, а
с приобретением досуга явилась способность исследовать и испытывать природу вещей. Так бывает всегда, но глуповцы употребили эту"новоявленную у них способность"
не для того, чтобы упрочить свое благополучие, а для того, чтоб оное подорвать.
Маленькая горенка
с маленькими окнами,
не отворявшимися ни в зиму, ни в
лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке,
с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «
не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
«И полно, Таня! В эти
лета // Мы
не слыхали про любовь; // А то бы согнала со света // Меня покойница свекровь». — // «Да как же ты венчалась, няня?» — // «Так, видно, Бог велел. Мой Ваня // Моложе был меня, мой свет, // А было мне тринадцать
лет. // Недели две
ходила сваха // К моей родне, и наконец // Благословил меня отец. // Я горько плакала со страха, // Мне
с плачем косу расплели // Да
с пеньем в церковь повели.