Неточные совпадения
— Откуда вы, Обломов?
Не знает Дашеньки! Весь город без ума, как она танцует! Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. Надо его ввести: он робок, еще новичок… Ах! ведь
нужно ехать камелий достать…
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов, провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то
нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и
не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
В службе у него нет особенного постоянного занятия, потому что никак
не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает хуже, что лучше, так, чтоб можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется, как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти так, как
нужно».
— А где я его сыщу? Разве я знаю, какое письмо вам
нужно? Я
не умею читать.
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только
нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его
не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже
не примется, а если и примется, так
не дай Бог что выйдет.
— А ты напиши тут, что
нужно, — продолжал Тарантьев, — да
не забудь написать губернатору, что у тебя двенадцать человек детей, «мал мала меньше». А в пять часов чтоб суп был на столе! Да что ты
не велел пирога сделать?
Если
нужно было постращать дворника, управляющего домом, даже самого хозяина, он стращал всегда барином: «Вот постой, я скажу барину, — говорил он с угрозой, — будет ужо тебе!» Сильнее авторитета он и
не подозревал на свете.
— Что такое другой? — продолжал Обломов. — Другой есть такой человек, который сам себе сапоги чистит, одевается сам, хоть иногда и барином смотрит, да врет, он и
не знает, что такое прислуга; послать некого — сам сбегает за чем
нужно; и дрова в печке сам помешает, иногда и пыль оботрет…
Захочет ли чего-нибудь Илья Ильич, ему стоит только мигнуть — уж трое-четверо слуг кидаются исполнять его желание; уронит ли он что-нибудь, достать ли ему
нужно вещь, да
не достанет, — принести ли что, сбегать ли за чем: ему иногда, как резвому мальчику, так и хочется броситься и переделать все самому, а тут вдруг отец и мать, да три тетки в пять голосов и закричат...
А отчего
нужно ему в Петербург, почему
не мог он остаться в Верхлёве и помогать управлять имением, — об этом старик
не спрашивал себя; он только помнил, что когда он сам кончил курс ученья, то отец отослал его от себя.
Движений лишних у него
не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было
нужно.
— Помилуй, Андрей, — живо перебил Обломов,
не давая ему договорить, — мне ничего
не стоит сказать: «Ах! я очень рад буду, счастлив, вы, конечно, отлично поете… — продолжал он, обратясь к Ольге, — это мне доставит…» и т. д. Да разве это
нужно?
—
Не туда, здесь ближе, — заметил Обломов. «Дурак, — сказал он сам себе уныло, —
нужно было объясниться! Теперь пуще разобидел.
Не надо было напоминать: оно бы так и прошло, само бы забылось. Теперь, нечего делать, надо выпросить прощение».
Гордость его страдала, и он мрачно обращался с женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи
не оказывалось или она оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на кабинет барина и, указывая туда большим пальцем, повелительным шепотом говорил: «Поди ты к барину: что ему там
нужно?»
Тайный голос тут же шептал ему: «Отчего ты беспокоишься? Ведь тебе это и
нужно, чтоб
не было, чтоб разорвать сношения?» Но он заглушал этот голос.
Она искала, отчего происходит эта неполнота, неудовлетворенность счастья? Чего недостает ей? Что еще
нужно? Ведь это судьба — назначение любить Обломова? Любовь эта оправдывается его кротостью, чистой верой в добро, а пуще всего нежностью, нежностью, какой она
не видала никогда в глазах мужчины.
— А какую тебе квартиру
нужно? Лучше этой во всем городе
не найдешь. Ведь ты
не видал? — сказал Тарантьев.
На другой день он, с листом гербовой бумаги, отправился в город, сначала в палату, и ехал нехотя, зевая и глядя по сторонам. Он
не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить, в каком департаменте
нужно засвидетельствовать.
— Да-с, — отвечала она. — Вам, может быть,
нужно с братцем поговорить? — нерешительно спросила она. — Они в должности, раньше пяти часов
не приходят.
— Вот мысль! Нет; а все
нужно для соображений; надо же будет сказать тетке, когда свадьба. С ней мы
не о любви будем говорить, а о таких делах, для которых я вовсе
не приготовлен теперь.
Он обрадовался предложению Ольги поберечься и
не приходить в воскресенье и написал ей, что, действительно, для совершенного выздоровления
нужно просидеть еще несколько дней дома.
— Ты никогда
не знаешь, что мне
нужно! — с неудовольствием сказала Ольга, лежа в постели и рассматривая цепочку на шее.
Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… голубь; ты прячешь голову под крыло — и ничего
не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей… да я
не такая: мне мало этого, мне
нужно чего-то еще, а чего —
не знаю!
— Теперь в Швейцарии. К осени она с теткой поедет к себе в деревню. Я за этим здесь теперь:
нужно еще окончательно похлопотать в палате. Барон
не доделал дела; он вздумал посвататься за Ольгу…
— Да ничего и
не надо. Ну, что тебе
нужно?
Потом
нужно было закупить все для уборки деревенского дома; наконец, он хотел приискать себе хорошую экономку, вроде Агафьи Матвеевны, даже
не отчаивался уговорить и ее продать дом и переселиться в деревню, на достойное ее поприще — сложного и обширного хозяйства.
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще
нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут все… все…» — говорила душа ее и чего-то
не договаривала… и Ольга с тревогой озиралась вокруг,
не узнал бы,
не подслушал бы кто этого шепота души… Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там даль, глубь и мрак.
Она двигалась по дому, делала руками все, что было
нужно, но мысль ее
не участвовала тут.