Неточные совпадения
—
Нет!
Уж очень пристают: больше не дают в долг. Нынче первое число.
— А вот я посмотрю, как ты не переедешь.
Нет,
уж коли спросил совета, так слушайся, что говорят.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с рук одно дело, как
уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда
нет!
«
Уж не Тарантьев ли взял? — подумал нерешительно Илья Ильич. — Да
нет, тот бы и мелочь взял».
— Ну,
уж не показывай только! — сказал Илья Ильич, отворачиваясь. — А захочется пить, — продолжал Обломов, — взял графин, да стакана
нет…
— И я бы тоже… хотел… — говорил он, мигая с трудом, — что-нибудь такое… Разве природа
уж так обидела меня… Да
нет, слава Богу… жаловаться нельзя…
— Кто ж бы это гость? — скажет хозяйка. —
Уж не Настасья ли Фаддеевна? Ах, дай-то Господи! Да
нет; она ближе праздника не будет. То-то бы радости! То-то бы обнялись да наплакались с ней вдвоем! И к заутрене и к обедне бы вместе… Да куда мне за ней! Я даром что моложе, а не выстоять мне столько!
—
Нет, Андрей, все это меня утомит: здоровье-то плохо у меня.
Нет,
уж ты лучше оставь меня, поезжай себе один…
— Как не жизнь! Чего тут
нет? Ты подумай, что ты не увидал бы ни одного бледного, страдальческого лица, никакой заботы, ни одного вопроса о сенате, о бирже, об акциях, о докладах, о приеме у министра, о чинах, о прибавке столовых денег. А всё разговоры по душе! Тебе никогда не понадобилось бы переезжать с квартиры —
уж это одно чего стоит! И это не жизнь?
Давать страсти законный исход, указать порядок течения, как реке, для блага целого края, — это общечеловеческая задача, это вершина прогресса, на которую лезут все эти Жорж Занды, да сбиваются в сторону. За решением ее ведь
уже нет ни измен, ни охлаждений, а вечно ровное биение покойно-счастливого сердца, следовательно, вечно наполненная жизнь, вечный сок жизни, вечное нравственное здоровье.
Он смутно понимал, что она выросла и чуть ли не выше его, что отныне
нет возврата к детской доверчивости, что перед ними Рубикон и утраченное счастье
уже на другом берегу: надо перешагнуть.
— Я
уж прошел то место, где она должна быть, и впереди больше ничего
нет.
— Верьте же мне, — заключила она, — как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того
уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды
нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью в голосе, — в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую книгу, так, про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же — слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я
уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование: можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? «Люблю, люблю, люблю!» — сказали вы вчера. «
Нет,
нет,
нет!» — твердо отвечаю я.
Он наслаждался перспективой этого дня, новостью положения… Он с замиранием сердца прислушивался к стуку двери, не приходил ли человек, не читает ли
уже Ольга письмо…
Нет, в передней тихо.
— Да, теперь, может быть, когда
уже видели, как плачет о вас женщина…
Нет, — прибавила она, — у вас
нет сердца. Вы не хотели моих слез, говорите вы, так бы и не сделали, если б не хотели…
Это
уже не вопрос о том, ошибкой или
нет полюбила она его, Обломова, а не ошибка ли вся их любовь, эти свидания в лесу, наедине, иногда поздно вечером?
—
Нет,
уж я теперь не лежу.
«
Нет,
уж сегодня не поеду; надо решить дело скорей, да потом… Что это, ответа поверенный не шлет из деревни?.. Я бы давно уехал, перед отъездом обручился бы с Ольгой… Ах, а она все смотрит на меня! Беда, право!»
«
Нет, пусть замолкнут толки, пусть посторонние лица, посещающие дом Ольги, забудут немного его и увидят
уж опять каждый день там тогда, когда они объявлены будут женихом и невестой».
Он
уже не ходил на четверть от полу по комнате, не шутил с Анисьей, не волновался надеждами на счастье: их надо было отодвинуть на три месяца; да
нет! В три месяца он только разберет дела, узнает свое имение, а свадьба…
—
Нет…
нет… — силилась выговорить потом, — за меня и за мое горе не бойся. Я знаю себя: я выплачу его и потом
уж больше плакать не стану. А теперь не мешай плакать… уйди… Ах,
нет, постой! Бог наказывает меня!.. Мне больно, ах, как больно… здесь, у сердца…
— Капуста кислая с лососиной, — сказала она. — Осетрины
нет нигде:
уж я все лавки выходила, и братец спрашивали —
нет. Вот разве попадется живой осетр — купец из каретного ряда заказал, — так обещали часть отрезать. Потом телятина, каша на сковороде…
Оно бы и хорошо: и тепло и светло станет на сердце, да вдруг она окинет потом взглядом местность и оцепенеет, забудется в созерцательной дремоте — и его
уже нет перед ней.
Ольга могла бы благовиднее представить дело, сказать, что хотела извлечь Обломова только из пропасти и для того прибегала, так сказать, к дружескому кокетству… чтоб оживить угасающего человека и потом отойти от него. Но это было бы
уж чересчур изысканно, натянуто и, во всяком случае, фальшиво…
Нет,
нет спасения!
—
Нет, я
уж перестала читать: темно становится. Я ждала вас! — мягко, дружески, доверчиво говорила она.
— Теперь ты
уж не увидишь на мне рубашки наизнанку, — говорил дальше Обломов, с аппетитом обсасывая косточку, — она все осмотрит, все увидит, ни одного нештопаного чулка
нет — и все сама. А кофе как варит! Вот я угощу тебя после обеда.
—
Нет,
уж увольте; пусть вот лучше Ванюша бы написал: он чисто пишет…
— В стороне! Ты в стороне?
Нет, кум,
уж если в петлю лезть, так тебе первому: кто уговаривал Обломова пить-то? Кто срамил, грозил?..
—
Нет,
уж обругаю, как ты хочешь! — говорил Тарантьев. — А впрочем, правда, лучше погожу; вот что я вздумал; слушай-ко, кум!
—
Нет, не оставлю! Ты меня не хотел знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад. Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает.
Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
Теперь Штольц изменился в лице и ворочал изумленными, почти бессмысленными глазами вокруг себя. Перед ним вдруг «отверзлась бездна», воздвиглась «каменная стена», и Обломова как будто не стало, как будто он пропал из глаз его, провалился, и он только почувствовал ту жгучую тоску, которую испытывает человек, когда спешит с волнением после разлуки увидеть друга и узнает, что его давно
уже нет, что он умер.