Неточные совпадения
Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и
дела нет».
В деревне с ней цветы рвать, кататься — хорошо; да в десять мест в один
день — несчастный!» — заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что
нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой покой.
— Нездоровится что-то, не могу! — сморщившись, сказал Обломов. — Да и
дела много…
нет, не могу!
—
Нет,
нет! Это напрасно, — с важностью и покровительством подтвердил Судьбинский. — Свинкин ветреная голова. Иногда черт знает какие тебе итоги выведет, перепутает все справки. Я измучился с ним; а только
нет, он не замечен ни в чем таком… Он не сделает,
нет,
нет! Завалялось
дело где-нибудь; после отыщется.
—
Нет,
нет, я лучше опять заеду на
днях, — сказал он, уходя.
— Месяца и года
нет, — сказал он, — должно быть, письмо валялось у старосты с прошлого года; тут и Иванов
день, и засуха! Когда опомнился!
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в
делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с рук одно
дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда
нет!
И сама история только в тоску повергает: учишь, читаешь, что вот-де настала година бедствий, несчастлив человек; вот собирается с силами, работает, гомозится, страшно терпит и трудится, все готовит ясные
дни. Вот настали они — тут бы хоть сама история отдохнула:
нет, опять появились тучи, опять здание рухнуло, опять работать, гомозиться… Не остановятся ясные
дни, бегут — и все течет жизнь, все течет, все ломка да ломка.
Сверх того, Захар и сплетник. В кухне, в лавочке, на сходках у ворот он каждый
день жалуется, что житья
нет, что этакого дурного барина еще и не слыхано: и капризен-то он, и скуп, и сердит, и что не угодишь ему ни в чем, что, словом, лучше умереть, чем жить у него.
Его клонило к неге и мечтам; он обращал глаза к небу, искал своего любимого светила, но оно было на самом зените и только обливало ослепительным блеском известковую стену дома, за который закатывалось по вечерам в виду Обломова. «
Нет, прежде
дело, — строго подумал он, — а потом…»
— Теперь, теперь! Еще у меня поважнее есть
дело. Ты думаешь, что это дрова рубить? тяп да ляп? Вон, — говорил Обломов, поворачивая сухое перо в чернильнице, — и чернил-то
нет! Как я стану писать?
— Да, да, вот денег-то в самом
деле нет, — живо заговорил Обломов, обрадовавшись этому самому естественному препятствию, за которое он мог спрятаться совсем с головой. — Вы посмотрите-ка, что мне староста пишет… Где письмо, куда я его
девал? Захар!
— Не вникнул, так слушай, да и разбери, можно переезжать или
нет. Что значит переехать? Это значит: барин уйди на целый
день да так одетый с утра и ходи…
По-твоему, шатайся целый
день — тебе нужды
нет, что я пообедаю невесть где и как и не прилягу после обеда?..
— Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, —
дня в три не разберутся, все не на своем месте: картины у стен, на полу, галоши на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, —
нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто на старой квартире: беги туда…
Потом Обломову приснилась другая пора: он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, а она нашептывает ему о какой-то неведомой стороне, где
нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Зачем им разнообразие, перемены, случайности, на которые напрашиваются другие? Пусть же другие и расхлебывают эту чашу, а им, обломовцам, ни до чего и
дела нет. Пусть другие живут, как хотят.
—
Нет, печать мелка, портит глаза… и
нет надобности: если есть что-нибудь новое, целый
день со всех сторон только и слышишь об этом.
Другой мучится, что осужден ходить каждый
день на службу и сидеть до пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что
нет ему такой благодати…
Дела-то своего
нет, они разбросались на все стороны, не направились ни на что.
—
Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а в самом-то
деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом. Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый
день кофе пить, обедать… Как же прокормить с тремя стами душ такой пансион?
— Не брани меня, Андрей, а лучше в самом
деле помоги! — начал он со вздохом. — Я сам мучусь этим; и если б ты посмотрел и послушал меня вот хоть бы сегодня, как я сам копаю себе могилу и оплакиваю себя, у тебя бы упрек не сошел с языка. Все знаю, все понимаю, но силы и воли
нет. Дай мне своей воли и ума и веди меня куда хочешь. За тобой я, может быть, пойду, а один не сдвинусь с места. Ты правду говоришь: «Теперь или никогда больше». Еще год — поздно будет!
— Он любит Анну Васильевну тоже, и Зинаиду Михайловну, да все не так, — продолжала она, — он с ними не станет сидеть два часа, не смешит их и не рассказывает ничего от души; он говорит о
делах, о театре, о новостях, а со мной он говорит, как с сестрой…
нет, как с дочерью, — поспешно прибавила она, — иногда даже бранит, если я не пойму чего-нибудь вдруг или не послушаюсь, не соглашусь с ним.
Обломову в самом
деле стало почти весело. Он сел с ногами на диван и даже спросил:
нет ли чего позавтракать. Съел два яйца и закурил сигару. И сердце и голова у него были наполнены; он жил. Он представлял себе, как Ольга получит письмо, как изумится, какое сделает лицо, когда прочтет. Что будет потом?..
Он наслаждался перспективой этого
дня, новостью положения… Он с замиранием сердца прислушивался к стуку двери, не приходил ли человек, не читает ли уже Ольга письмо…
Нет, в передней тихо.
—
Нет, потом ехать в Обломовку… Ведь Андрей Иваныч писал, что надо делать в деревне: я не знаю, какие там у вас
дела, постройка, что ли? — спросила она, глядя ему в лицо.
«Прошу покорнейше! — трусливо подумал Обломов. — В самом
деле, эти грамотеи — всё такой безнравственный народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи…
Нет, рано школы заводить!..»
«
Нет, уж сегодня не поеду; надо решить
дело скорей, да потом… Что это, ответа поверенный не шлет из деревни?.. Я бы давно уехал, перед отъездом обручился бы с Ольгой… Ах, а она все смотрит на меня! Беда, право!»
— Все! — сказал Обломов. — Ты мастер равнять меня с другими да со всеми! Это быть не может! И
нет, и не было! Свадьба — обыкновенное
дело: слышите? Что такое свадьба?
— Как можно говорить, чего
нет? — договаривала Анисья, уходя. — А что Никита сказал, так для дураков закон не писан. Мне самой и в голову-то не придет; день-деньской маешься, маешься — до того ли? Бог знает, что это! Вот образ-то на стене… — И вслед за этим говорящий нос исчез за дверь, но говор еще слышался с минуту за дверью.
—
Нет, я здоров и счастлив, — поспешил он сказать, чтоб только
дело не доходило до добыванья тайн у него из души. — Я вот только тревожусь, как ты одна…
— Вот мысль!
Нет; а все нужно для соображений; надо же будет сказать тетке, когда свадьба. С ней мы не о любви будем говорить, а о таких
делах, для которых я вовсе не приготовлен теперь.
Опять полились на Захара «жалкие» слова, опять Анисья заговорила носом, что «она в первый раз от хозяйки слышит о свадьбе, что в разговорах с ней даже помину не было, да и свадьбы
нет, и статочное ли
дело? Это выдумал, должно быть, враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю провалиться, и что хозяйка тоже готова снять образ со стены, что она про Ильинскую барышню и не слыхивала, а разумела какую-нибудь другую невесту…».
«
Нет, пусть замолкнут толки, пусть посторонние лица, посещающие дом Ольги, забудут немного его и увидят уж опять каждый
день там тогда, когда они объявлены будут женихом и невестой».
—
Нет еще, — говорили ему, и он мирно проводил
день, слушая постукиванье маятника, треск кофейной мельницы и пение канареек.
—
Нет, сегодня целый
день дома пробуду, а вот в воскресенье, пожалуй! — равнодушно отнекивался Захар.
— Не бойся за меня, — успокоивала она, — ma tante уехала на целый
день; дома только няня знает, что меня
нет, да Катя. Проводи меня.
Он уже не ходил на четверть от полу по комнате, не шутил с Анисьей, не волновался надеждами на счастье: их надо было отодвинуть на три месяца; да
нет! В три месяца он только разберет
дела, узнает свое имение, а свадьба…
«Как можно! А как не отдашь в срок? если
дела пойдут плохо, тогда подадут ко взысканию, и имя Обломова, до сих пор чистое, неприкосновенное…» Боже сохрани! Тогда прощай его спокойствие, гордость…
нет,
нет! Другие займут да потом и мечутся, работают, не спят, точно демона впустят в себя. Да, долг — это демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!
—
Нет, брат, смыслят: дело-то нынче не такое, всякий хочет проще, всё гадят нам. Так не нужно писать: это лишняя переписка, трата времени; можно скорее… гадят!
— Да, — начал он говорить медленно, почти заикаясь, — видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а я не хочу этого… Как только все
дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в какой-нибудь год… тогда
нет более разлуки, мы скажем все тетке, и… и…
— Зато покойно, кум; тот целковый, тот два — смотришь, в
день рублей семь и спрятал. Ни привязки, ни придирки, ни пятен, ни дыму. А под большим
делом подпишешь иной раз имя, так после всю жизнь и выскабливаешь боками.
Нет, брат, не греши, кум!
—
Нет,
нет, Боже сохрани! Все испортишь, кум: скажет, что принудили, пожалуй, упомянет про побои, уголовное
дело.
Нет, это не годится! А вот что можно; предварительно закусить с ним и выпить; он смородиновку-то любит. Как в голове зашумит, ты и мигни мне: я и войду с письмецом-то. Он и не посмотрит сумму, подпишет, как тогда контракт, а после поди, как у маклера будет засвидетельствовано, допрашивайся! Совестно будет этакому барину сознаваться, что подписал в нетрезвом виде; законное
дело!
Ольга могла бы благовиднее представить
дело, сказать, что хотела извлечь Обломова только из пропасти и для того прибегала, так сказать, к дружескому кокетству… чтоб оживить угасающего человека и потом отойти от него. Но это было бы уж чересчур изысканно, натянуто и, во всяком случае, фальшиво…
Нет,
нет спасения!
— То есть если б на его месте был другой человек, — перебил Штольц, —
нет сомнения, ваши отношения разыгрались бы в любовь, упрочились, и тогда… Но это другой роман и другой герой, до которого нам
дела нет.
Обломов отдал хозяйке все деньги, оставленные ему братцем на прожиток, и она, месяца три-четыре, без памяти по-прежнему молола пудами кофе, толкла корицу, жарила телятину и индеек, и делала это до последнего
дня, в который истратила последние семь гривен и пришла к нему сказать, что у ней денег
нет.
Он три раза перевернулся на диване от этого известия, потом посмотрел в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их
дел, и ничего не припомнил; пошарил на столе рукой,
нет ли медных денег, спросил Захара, тот и во сне не видал. Она пошла к братцу и наивно сказала, что в доме денег
нет.
Он дал ей десять рублей и сказал, что больше
нет. Но потом, обдумав
дело с кумом в заведении, решил, что так покидать сестру и Обломова нельзя, что, пожалуй, дойдет
дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего доброго, как-нибудь переделает, не успеешь и взыскать долг, даром что «законное
дело»: немец, следовательно, продувной!
—
Нет,
нет, тот, что обедал в Ильин
день.
—
Нет, ты вот теперь лжешь, да неискусно. Что у тебя? Что с тобой, Илья? А! Так вот что значит баранина, кислое вино! У тебя денег
нет! Куда ж ты
деваешь?