Неточные совпадения
Поэтому для Захара дорог
был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые
между тем уважал внутренно, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие.
Дом Обломовых
был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, Бог знает отчего, все беднел, мельчал и, наконец, незаметно потерялся
между нестарыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов, провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди,
будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А
между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
В петербургской службе ему нечего
было делать с своею латынью и с тонкой теорией вершать по своему произволу правые и неправые дела; а
между тем он носил и сознавал в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах духи зла, лишенные силы вредить.
Тарантьев питал какое-то инстинктивное отвращение к иностранцам. В глазах его француз, немец, англичанин
были синонимы мошенника, обманщика, хитреца или разбойника. Он даже не делал различия
между нациями: они
были все одинаковы в его глазах.
Он полагал, что чиновники одного места составляли
между собою дружную, тесную семью, неусыпно пекущуюся о взаимном спокойствии и удовольствиях, что посещение присутственного места отнюдь не
есть обязательная привычка, которой надо придерживаться ежедневно, и что слякоть, жара или просто нерасположение всегда
будут служить достаточными и законными предлогами к нехождению в должность.
Между тем он учился, как и другие, как все, то
есть до пятнадцати лет в пансионе; потом старики Обломовы, после долгой борьбы, решились послать Илюшу в Москву, где он волей-неволей проследил курс наук до конца.
Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него
между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него
была сама по себе, а наука сама по себе.
Илья Ильич знал уже одно необъятное достоинство Захара — преданность к себе, и привык к ней, считая также, с своей стороны, что это не может и не должно
быть иначе; привыкши же к достоинству однажды навсегда, он уже не наслаждался им, а
между тем не мог, и при своем равнодушии к всему, сносить терпеливо бесчисленных мелких недостатков Захара.
Старинная связь
была неистребима
между ними. Как Илья Ильич не умел ни встать, ни лечь спать, ни
быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть перед ним.
Он должен
был признать, что другой успел бы написать все письма, так что который и что ни разу не столкнулись бы
между собою, другой и переехал бы на новую квартиру, и план исполнил бы, и в деревню съездил бы…
А
между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может
быть, теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту
быть ходячей монетой.
Между тем им нисколько не показалось удивительно, как это, например, кузнец Тарас чуть
было собственноручно не запарился до смерти в землянке, до того, что надо
было отливать его водой.
«Что это она вчера смотрела так пристально на меня? — думал Обломов. — Андрей божится, что о чулках и о рубашке еще не говорил, а говорил о дружбе своей ко мне, о том, как мы росли, учились, — все, что
было хорошего, и
между тем (и это рассказал), как несчастлив Обломов, как гибнет все доброе от недостатка участия, деятельности, как слабо мерцает жизнь и как…»
Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как луна, сквозила в трельяже с плющом. Сумрак скрыл очертания лица и фигуры Ольги и набросил на нее как будто флёровое покрывало; лицо
было в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с нервной дрожью чувства.
Между тем он
был опекун небольшого имения Ольги, которое как-то попало в залог при одном подряде, да там и село.
Отношения Ольги к тетке
были до сих пор очень просты и покойны: в нежности они не переходили никогда границ умеренности, никогда не ложилось
между ними и тени неудовольствия.
— В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книги, без музыки,
между этими деревьями. Говорить с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне
было скучно, не о чем: я все думала, как бы остаться одной… А теперь… и молчать вдвоем весело!
Так разыгрывался
между ними все тот же мотив в разнообразных варьяциях. Свидания, разговоры — все это
была одна песнь, одни звуки, один свет, который горел ярко, и только преломлялись и дробились лучи его на розовые, на зеленые, на палевые и трепетали в окружавшей их атмосфере. Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив звучал все тот же.
Обломов другую неделю не отвечает ему,
между тем даже и Ольга спрашивает,
был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал письмо и к нему и к ней, спрашивает: «Что он делает?»
А
между тем заметно
было, что там жили люди, особенно по утрам: на кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с водой; за стеной плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель старухи.
В антракте он пошел в ложу к Ольге и едва протеснился до нее
между двух каких-то франтов. Чрез пять минут он ускользнул и остановился у входа в кресла, в толпе. Акт начался, и все торопились к своим местам. Франты из ложи Ольги тоже
были тут и не видели Обломова.
— Тогда и скажем, как получишь письмо, а
между тем все
будут знать, что мы жених и невеста, и мы
будем видеться ежедневно. — Мне скучно, — прибавила она, — я томлюсь этими длинными днями; все замечают, ко мне пристают, намекают лукаво на тебя… Все это мне надоело!
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга
была весела,
пела, и потом еще
пели в опере, потом он
пил у них чай, и за чаем шел такой задушевный, искренний разговор
между ним, теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно жить одиноко:
есть у него теперь угол; он крепко намотал свою жизнь;
есть у него свет и тепло — как хорошо жить с этим!
—
Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он, целуя у ней руку, — что мне не нужно покидать тебя! Я бы не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам надо
быть очень осторожными.
Тоски, бессонных ночей, сладких и горьких слез — ничего не испытал он. Сидит и курит и глядит, как она шьет, иногда скажет что-нибудь или ничего не скажет, а
между тем покойно ему, ничего не надо, никуда не хочется, как будто все тут
есть, что ему надо.
— Ну, пусть бы я остался: что из этого? — продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу; но ведь она и без того моя. Я уеду, и через год, через два она все
будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь
между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви
между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю, что вам со мной не скучно, но мне-то с вами каково?
Потом, когда он получил деньги из деревни, братец пришли к нему и объявили, что ему, Илье Ильичу, легче
будет начать уплату немедленно из дохода; что года в три претензия
будет покрыта,
между тем как с наступлением срока, когда документ
будет подан ко взысканию, деревня должна
будет поступить в публичную продажу, так как суммы в наличности у Обломова не имеется и не предвидится.
Штольц уехал в тот же день, а вечером к Обломову явился Тарантьев. Он не утерпел, чтобы не обругать его хорошенько за кума. Он не взял одного в расчет: что Обломов, в обществе Ильинских, отвык от подобных ему явлений и что апатия и снисхождение к грубости и наглости заменились отвращением. Это бы уж обнаружилось давно и даже проявилось отчасти, когда Обломов жил еще на даче, но с тех пор Тарантьев посещал его реже и притом бывал при других и столкновений
между ними не
было.
Между тем ей не хотелось плакать, не
было внезапного трепета, как в то время, когда играли нервы, пробуждались и высказывались ее девические силы. Нет, это не то!
Но теперь она уверовала в Андрея не слепо, а с сознаньем, и в нем воплотился ее идеал мужского совершенства. Чем больше, чем сознательнее она веровала в него, тем труднее
было ему держаться на одной высоте,
быть героем не ума ее и сердца только, но и воображения. А она веровала в него так, что не признавала
между ним и собой другого посредника, другой инстанции, кроме Бога.