Неточные совпадения
Теперь он тешил себя заранее мыслью, как он явится с двумя сыновьями своими на Сечь и
скажет: «Вот посмотрите, каких
я молодцов привел к вам!»; как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как поглядит на первые подвиги их в ратной науке и бражничестве, которое почитал тоже одним из главных достоинств рыцаря.
«Постой же ты, чертов кулак! —
сказал Бульба про себя, — ты у
меня будешь знать!» И положил тут же отмстить кошевому.
— Помилосердствуйте, панове! —
сказал Кирдяга. — Где
мне быть достойну такой чести! Где
мне быть кошевым! Да у
меня и разума не хватит к отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом войске?
— Хорошо, —
сказал Тарас и потом, подумав, обратился к козакам и проговорил так: — Жида будет всегда время повесить, когда будет нужно, а на сегодня отдайте его
мне. —
Сказавши это, Тарас повел его к своему обозу, возле которого стояли козаки его. — Ну, полезай под телегу, лежи там и не пошевелись; а вы, братцы, не выпускайте жида.
—
Скажи епископу от
меня и от всех запорожцев, —
сказал кошевой, — чтобы он ничего не боялся. Это козаки еще только зажигают и раскуривают свои трубки.
—
Скажи, кто ты?
Мне кажется, как будто
я знал тебя или видел где-нибудь?
— Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она
сказала мне: «Ступай
скажи рыцарю: если он помнит
меня, чтобы пришел ко
мне; а не помнит — чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей матери, потому что
я не хочу видеть, как при
мне умрет мать. Пусть лучше
я прежде, а она после
меня. Проси и хватай его за колени и ноги. У него также есть старая мать, — чтоб ради ее дал хлеба!»
— Скоро нам будет видно, —
сказала проводница, — мы подходим к месту, где поставила
я светильник.
— Нет,
я не в силах ничем возблагодарить тебя, великодушный рыцарь, —
сказала она, и весь колебался серебряный звук ее голоса. — Один Бог может возблагодарить тебя; не
мне, слабой женщине…
Скажи мне сделать то, чего не в силах сделать ни один человек, —
я сделаю,
я погублю себя.
Погублю, погублю! и погубить себя для тебя, клянусь святым крестом,
мне так сладко… но не в силах
сказать того!
—
Скажи мне одно слово! —
сказал Андрий и взял ее за атласную руку. Сверкающий огонь пробежал по жилам его от сего прикосновенья, и жал он руку, лежавшую бесчувственно в руке его.
— Отчего же ты так печальна?
Скажи мне, отчего ты так печальна?
— А что
мне отец, товарищи и отчизна! —
сказал Андрий, встряхнув быстро головою и выпрямив весь прямой, как надречная осокорь, [Осокорь — серебристый тополь.] стан свой.
— А что
скажу?
Скажу: блажен и отец, родивший такого сына! Еще не большая мудрость
сказать укорительное слово, но большая мудрость
сказать такое слово, которое бы, не поругавшись над бедою человека, ободрило бы его, придало бы духу ему, как шпоры придают духу коню, освеженному водопоем.
Я сам хотел вам
сказать потом утешительное слово, да Кукубенко догадался прежде.
— Кому нужно
меня? —
сказал он, наконец очнувшись. Перед ним стоял жид Янкель.
—
Я сейчас расскажу, —
сказал Янкель.
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили
меня и закинули веревку на шею, но
я взмолился пану,
сказал, что подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще дать взаймы, как только поможет
мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего —
я все
скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
— Пусть трава порастет на пороге моего дома, если
я путаю! Пусть всякий наплюет на могилу отца, матери, свекора, и отца отца моего, и отца матери моей, если
я путаю. Если пан хочет,
я даже
скажу, и отчего он перешел к ним.
— Как только услышал
я шум и увидел, что проходят в городские ворота,
я схватил на всякий случай с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а коли есть красавицы и дворянки,
сказал я себе, то хоть им и есть нечего, а жемчуг все-таки купят.
— Ей-богу, в самое лицо! Такой славный вояка! Всех взрачней. Дай Бог ему здоровья,
меня тотчас узнал; и когда
я подошел к нему, тотчас
сказал…
— Он
сказал… прежде кивнул пальцем, а потом уже
сказал: «Янкель!» А
я: «Пан Андрий!» — говорю. «Янкель!
скажи отцу,
скажи брату,
скажи козакам,
скажи запорожцам,
скажи всем, что отец — теперь не отец
мне, брат — не брат, товарищ — не товарищ, и что
я с ними буду биться со всеми. Со всеми буду биться!»
— Врешь, чертов Иуда! — закричал, вышед из себя, Тарас. — Врешь, собака! Ты и Христа распял, проклятый Богом человек!
Я тебя убью, сатана! Утекай отсюда, не то — тут же тебе и смерть! — И,
сказавши это, Тарас выхватил свою саблю.
— А хотел бы
я поглядеть, как они нам обрежут чубы! — говорил Попович, поворотившись перед ними на коне. И потом, поглядевши на своих,
сказал: — А что ж? Может быть, ляхи и правду говорят. Коли выведет их вон тот пузатый, им всем будет добрая защита.
— Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! —
сказал уманский куренной Бородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитый Кукубенком шляхтич. —
Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого убранства еще не видел ни на ком.
—
Я угощаю вас, паны-братья, — так
сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали
меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
— Хочется
мне вам
сказать, панове, что такое есть наше товарищество.
Поникнул он теперь головою, почуяв предсмертные муки, и тихо
сказал: «Сдается
мне, паны-браты, умираю хорошею смертью; семерых изрубил, девятерых копьем исколол.
«Садись, Кукубенко, одесную
меня! —
скажет ему Христос, — ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал мою церковь».
— Стой и не шевелись!
Я тебя породил,
я тебя и убью! —
сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье.
— Долго же
я спал! —
сказал Тарас, очнувшись, как после трудного хмельного сна, и стараясь распознать окружавшие его предметы. Страшная слабость одолевала его члены. Едва метались пред ним стены и углы незнакомой светлицы. Наконец заметил он, что пред ним сидел Товкач и, казалось, прислушивался ко всякому его дыханию.
— Да
скажи же
мне, где
я теперь? — спросил опять Тарас, напрягая ум и стараясь припомнить бывшее.
— Слушай, Янкель! —
сказал Тарас жиду, который начал перед ним кланяться и запер осторожно дверь, чтобы их не видели. —
Я спас твою жизнь, — тебя бы разорвали, как собаку, запорожцы; теперь твоя очередь, теперь сделай
мне услугу!
— Не говори
мне ничего. Вези
меня в Варшаву. Что бы ни было, а
я хочу еще раз увидеть его,
сказать ему хоть одно слово.
— Слушай, слушай, пан! —
сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и подходя к нему с растопыренными руками. — Вот что мы сделаем. Теперь строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские инженеры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на дне воза, а верх
я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а
я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана.
— Гм… А
я просто гайдук! —
сказал трехъярусный усач с повеселевшими глазами.
— Эге-ге! —
сказал гайдук. — А
я знаю, приятель, ты кто: ты сам из тех, которые уже сидят у
меня. Постой же,
я позову сюда наших..
— Пойдем! —
сказал он вдруг, как бы встряхнувшись. — Пойдем на площадь.
Я хочу посмотреть, как его будут мучить.
— А коли за
мною, так за
мною же! —
сказал Тарас, надвинул глубже на голову себе шапку, грозно взглянул на всех остававшихся, оправился на коне своем и крикнул своим: — Не попрекнет же никто нас обидной речью! А ну, гайда, хлопцы, в гости к католикам!