Неточные совпадения
Впрочем, приезжий
делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, — словом, не пропустил
ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии — повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более,
чем одно простое любопытство.
Как
ни придумывал Манилов, как ему быть и
что ему
сделать, но ничего другого не мог придумать, как только выпустить изо рта оставшийся дым очень тонкою струею.
И уж как
ни старались потом мужья и родственники примирить их, но нет, оказалось,
что все можно
сделать на свете, одного только нельзя: примирить двух дам, поссорившихся за манкировку визита.
Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь
ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве,
что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию
сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет
сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
— Это — другое дело, Афанасий Васильевич. Я это
делаю для спасения души, потому
что в убеждении,
что этим хоть сколько-нибудь заглажу праздную жизнь,
что как я
ни дурен, но молитвы все-таки что-нибудь значат у Бога. Скажу вам,
что я молюсь, — даже и без веры, но все-таки молюсь. Слышится только,
что есть господин, от которого все зависит, как лошадь и скотина, которою пашем, знает чутьем того, <кто> запрягает.
— Афанасий Васильевич! вновь скажу вам — это другое. В первом случае я вижу,
что я все-таки
делаю. Говорю вам,
что я готов пойти в монастырь и самые тяжкие, какие на меня
ни наложат, труды и подвиги я буду исполнять там. Я уверен,
что не мое дело рассуждать,
что взыщется <с тех>, которые заставили меня
делать; там я повинуюсь и знаю,
что Богу повинуюсь.
—
Что ж могу я
сделать? Я должен воевать с законом. Положим, если бы я даже и решился на это, но ведь князь справедлив, — он
ни за
что не отступит.
— Ваше сиятельство, — сказал Муразов, — кто бы
ни был человек, которого вы называете мерзавцем, но ведь он человек. Как же не защищать человека, когда знаешь,
что он половину зол
делает от грубости и неведенья? Ведь мы
делаем несправедливости на всяком шагу и всякую минуту бываем причиной несчастья другого, даже и не с дурным намереньем. Ведь ваше сиятельство
сделали также большую несправедливость.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины.
Что делать? и на Онуфрия несешь.
Скотинин. А движимое хотя и выдвинуто, я не челобитчик. Хлопотать я не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи
ни обижали, сколько убытку
ни делали, я
ни на кого не бил челом, а всякий убыток,
чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду.
Вереницею прошли перед ним: и Клементий, и Великанов, и Ламврокакис, и Баклан, и маркиз де Санглот, и Фердыщенко, но
что делали эти люди, о
чем они думали, какие задачи преследовали — вот этого-то именно и нельзя было определить
ни под каким видом.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает.
Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит,
что ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор,
сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
Прямая линия соблазняла его не ради того,
что она в то же время есть и кратчайшая — ему нечего было
делать с краткостью, — а ради того,
что по ней можно было весь век маршировать и
ни до
чего не домаршироваться.