Неточные совпадения
Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы
в них сидели купцы и
продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян.
— Еще бы! Это бы скорей походило на диво, если бы вы их кому-нибудь
продали. Или вы думаете, что
в них есть
в самом деле какой-нибудь прок?
— Всему есть границы, — сказал Чичиков с чувством достоинства. — Если хочешь пощеголять подобными речами, так ступай
в казармы, — и потом присовокупил: — Не хочешь подарить, так
продай.
— Ну так купи собак. Я тебе
продам такую пару, просто мороз по коже подирает! Брудастая, [Брудастая — «собака с усами и торчащей шерстью». (Из записной книжки Н.
В. Гоголя.)] с усами, шерсть стоит вверх, как щетина. Бочковатость ребр уму непостижимая, лапа вся
в комке, земли не заденет.
—
Продать я не хочу, это будет не по-приятельски. Я не стану снимать плевы с черт знает чего.
В банчик — другое дело. Прокинем хоть талию! [Талия — карточная игра.]
— Милушкин, кирпичник! мог поставить печь
в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы
в рот хмельного. А Еремей Сорокоплёхин! да этот мужик один станет за всех,
в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. Ведь вот какой народ! Это не то, что вам
продаст какой-нибудь Плюшкин.
— Мне не нужно знать, какие у вас отношения; я
в дела фамильные не мешаюсь, это ваше дело. Вам понадобились души, я и
продаю вам, и будете раскаиваться, что не купили.
— Да будто один Михеев! А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, — ведь все пошли, всех
продал! — А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: — А! так просто, нашла дурь: дай, говорю,
продам, да и
продал сдуру! — Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался
в этом деле, и прибавил: — Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума.
Позабыл то, что ведь хорошего человека не
продаст помещик; я готов голову положить, если мужик Чичикова не вор и не пьяница
в последней степени, праздношатайка и буйного поведения».
Старушка вскоре после отъезда нашего героя
в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти со стороны его обмана, что, не поспавши три ночи сряду, решилась ехать
в город, несмотря на то что лошади не были подкованы, и там узнать наверно, почем ходят мертвые души и уж не промахнулась ли она, боже сохрани,
продав их, может быть, втридешева.
— А что ж? ведь его на это станет. Вы знаете, он родного отца хотел
продать или, еще лучше, проиграть
в карты.
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему
продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения
в дороге, то не его вина, и
в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
Вместо вопросов: «Почем, батюшка,
продали меру овса? как воспользовались вчерашней порошей?» — говорили: «А что пишут
в газетах, не выпустили ли опять Наполеона из острова?» Купцы этого сильно опасались, ибо совершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего
в остроге; пророк пришел неизвестно откуда
в лаптях и нагольном тулупе, страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихрист и держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью морями, но после разорвет цепь и овладеет всем миром.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам
продал ему, потому что не видит причины, почему не
продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще
в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а
в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
— Дурак! когда захочу
продать, так
продам. Еще пустился
в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов да
в два часа не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!
Он вдруг смекнул и понял дело и повел себя
в отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали, а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное угощенье, потом
продавал им же.
Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив —
в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и
продал очень выгодно.
Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил
в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и
продал потом ее тоже очень выгодно.
Чичиков
продал тут же ветхий дворишко с ничтожной землицей за тысячу рублей, а семью людей перевел
в город, располагаясь основаться
в нем и заняться службой.
Бывшие ученики его, умники и остряки,
в которых ему мерещилась беспрестанно непокорность и заносчивое поведение, узнавши об жалком его положении, собрали тут же для него деньги,
продав даже многое нужное; один только Павлуша Чичиков отговорился неимением и дал какой-то пятак серебра, который тут же товарищи ему бросили, сказавши: «Эх ты, жила!» Закрыл лицо руками бедный учитель, когда услышал о таком поступке бывших учеников своих; слезы градом полились из погасавших очей, как у бессильного дитяти.
— Павел Иванович! Я могу его заложить
в ломбард
в двадцать пять тысяч, понимаете ли это? Тогда я получаю двадцать пять тысяч и имение при мне.
Продаю я единственно затем, что мне нужны скоро деньги, а при закладке была бы проволочка, надобно бы платить приказным, а платить нечем.
Хотя я знаю, что это будет даже и не
в урок другим, потому что наместо выгнанных явятся другие, и те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и
продадут, — несмотря на все это, я должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудие.