Неточные совпадения
Какие бывают эти общие залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек,
как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, все то же, что и везде;
только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями,
каких читатель, верно, никогда не видывал.
Неизвестно,
как он это делал, но
только нос его звучал,
как труба.
Несколько вопросов, им сделанных, показали в госте не
только любознательность, но и основательность; ибо прежде всего расспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в
каком положении находятся их имения, а потом уже осведомился,
как имя и отчество.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так,
как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему
только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
Едва
только ушел назад город,
как уже пошли писать, по нашему обычаю, чушь и дичь по обеим сторонам дороги: кочки, ельник, низенькие жидкие кусты молодых сосен, обгорелые стволы старых, дикий вереск и тому подобный вздор.
У подошвы этого возвышения, и частию по самому скату, темнели вдоль и поперек серенькие бревенчатые избы, которые герой наш, неизвестно по
каким причинам, в ту же минуту принялся считать и насчитал более двухсот; нигде между ними растущего деревца или какой-нибудь зелени; везде глядело
только одно бревно.
Даже самая погода весьма кстати прислужилась: день был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета,
какой бывает
только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскресным дням.
И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из
каких причин, один, оставивши свою трубку, а другая работу, если
только она держалась на ту пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку.
— И знаете, Павел Иванович! — сказал Манилов, явя в лице своем выражение не
только сладкое, но даже приторное, подобное той микстуре, которую ловкий светский доктор засластил немилосердно, воображая ею обрадовать пациента. — Тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, духовное наслаждение… Вот
как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать образцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не
только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров,
как нельзя лучше.
Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал, что ему нужно что-то сделать, предложить вопрос, а
какой вопрос — черт его знает. Кончил он наконец тем, что выпустил опять дым, но
только уже не ртом, а чрез носовые ноздри.
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение,
какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве
только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела.
Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что,
как известно, производится
только в самых сильных порывах радости.
Этот чубарый конь был сильно лукав и показывал
только для вида, будто бы везет, тогда
как коренной гнедой и пристяжной каурой масти, называвшийся Заседателем, потому что был приобретен от какого-то заседателя, трудилися от всего сердца, так что даже в глазах их было заметно получаемое ими от того удовольствие.
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась ни о чем, что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбопытствовал
только знать, в
какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.
— Бог приберег от такой беды, пожар бы еще хуже; сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил,
только синий огонек пошел от него, весь истлел, истлел и почернел,
как уголь, а такой был преискусный кузнец! и теперь мне выехать не на чем: некому лошадей подковать.
Чичиков увидел, что старуха хватила далеко и что необходимо ей нужно растолковать, в чем дело. В немногих словах объяснил он ей, что перевод или покупка будет значиться
только на бумаге и души будут прописаны
как бы живые.
— Послушайте, матушка. Да вы рассудите
только хорошенько: ведь вы разоряетесь, платите за него подать,
как за живого…
Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно,
как будто выгодно, да
только уж слишком новое и небывалое; а потому начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул ее этот покупщик; приехал же бог знает откуда, да еще и в ночное время.
— Куда ж еще вы их хотели пристроить? Да, впрочем, ведь кости и могилы — все вам остается, перевод
только на бумаге. Ну, так что же?
Как же? отвечайте, по крайней мере.
— Будет, будет готова. Расскажите
только мне,
как добраться до большой дороги.
Не один господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и русскую ногу, с тем
только, чтобы иметь такой желудок,
какой имеет господин средней руки; но то беда, что ни за
какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка,
какой бывает у господина средней руки.
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, в широкие сени, он встретил отворявшуюся со скрипом дверь и толстую старуху в пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!» В комнате попались всё старые приятели, попадающиеся всякому в небольших деревянных трактирах,
каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их
только чихал и больше ничего.
— А ведь будь
только двадцать рублей в кармане, — продолжал Ноздрев, — именно не больше
как двадцать, я отыграл бы всё, то есть кроме того, что отыграл бы, вот
как честный человек, тридцать тысяч сейчас положил бы в бумажник.
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким смехом,
каким заливается
только свежий, здоровый человек, у которого все до последнего выказываются белые,
как сахар, зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя дверями, в третьей комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»
В картишки,
как мы уже видели из первой главы, играл он не совсем безгрешно и чисто, зная много разных передержек и других тонкостей, и потому игра весьма часто оканчивалась другою игрою: или поколачивали его сапогами, или же задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной
только бакенбардой, и то довольно жидкой.
И что всего страннее, что может
только на одной Руси случиться, он чрез несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался
как ни в чем не бывало, и он,
как говорится, ничего, и они ничего.
И нагадит так,
как простой коллежский регистратор, а вовсе не так,
как человек со звездой на груди, разговаривающий о предметах, вызывающих на размышление, так что стоишь
только да дивишься, пожимая плечами, да и ничего более.
— Ну, так я ж тебе скажу прямее, — сказал он, поправившись, —
только, пожалуйста, не проговорись никому. Я задумал жениться; но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные люди. Такая, право, комиссия: не рад, что связался, хотят непременно, чтоб у жениха было никак не меньше трехсот душ, а так
как у меня целых почти полутораста крестьян недостает…
Чичиков оскорбился таким замечанием. Уже всякое выражение, сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопристойность, было ему неприятно. Он даже не любил допускать с собой ни в
каком случае фамильярного обращения, разве
только если особа была слишком высокого звания. И потому теперь он совершенно обиделся.
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая,
как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один
только Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
Хорошенький овал лица ее круглился,
как свеженькое яичко, и, подобно ему, белел какою-то прозрачною белизною, когда свежее,
только что снесенное, оно держится против света в смуглых руках испытующей его ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца; ее тоненькие ушки также сквозили, рдея проникавшим их теплым светом.
Так
как подобное зрелище для мужика сущая благодать, все равно что для немца газеты или клуб, то скоро около экипажа накопилась их бездна, и в деревне остались
только старые бабы да малые ребята.
Но досада ли, которую почувствовали приезжие кони за то, что разлучили их с приятелями, или просто дурь,
только, сколько ни хлыстал их кучер, они не двигались и стояли
как вкопанные.
К нему спокойно можно подойти и ухватить его за ногу, в ответ на что он
только топырится или корячится,
как говорит народ.
Хорошо то, что она сейчас
только,
как видно, выпущена из какого-нибудь пансиона или института, что в ней,
как говорится, нет еще ничего бабьего, то есть именно того, что у них есть самого неприятного.
Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома,
как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны,
как было назначено, а
только три.
Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб,
какой идет
только на мельницы да на корабли.
— Ну, может быть, это вам так показалось: он
только что масон, а такой дурак,
какого свет не производил.
Чичиков опять хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича,
как видно, пронесло: полились такие потоки речей, что
только нужно было слушать...
— Да что в самом деле…
как будто точно сурьезное дело; да я в другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет их, чтобы
только поскорей избавиться. Дурак разве станет держать их при себе и платить за них подати!
Какую-то особенную ветхость заметил он на всех деревенских строениях: бревно на избах было темно и старо; многие крыши сквозили,
как решето; на иных оставался
только конек вверху да жерди по сторонам в виде ребр.
Словом, все было хорошо,
как не выдумать ни природе, ни искусству, но
как бывает
только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности.
Только одни главные ворота были растворены, и то потому, что въехал мужик с нагруженною телегою, покрытою рогожею, показавшийся
как бы нарочно для оживления сего вымершего места; в другое время и они были заперты наглухо, ибо в железной петле висел замок-исполин.
Платье на ней было совершенно неопределенное, похожее очень на женский капот, на голове колпак,
какой носят деревенские дворовые бабы,
только один голос показался ему несколько сиплым для женщины.
Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое же,
как у многих худощавых стариков, один подбородок
только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей,
как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались
только два, из которых одно,
как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Он уже позабывал сам, сколько у него было чего, и помнил
только, в
каком месте стоял у него в шкафу графинчик с остатком какой-нибудь настойки, на котором он сам сделал наметку, чтобы никто воровским образом ее не выпил, да где лежало перышко или сургучик.
— Ведь вот не сыщешь, а у меня был славный ликерчик, если
только не выпили! народ такие воры! А вот разве не это ли он? — Чичиков увидел в руках его графинчик, который был весь в пыли,
как в фуфайке. — Еще покойница делала, — продолжал Плюшкин, — мошенница ключница совсем было его забросила и даже не закупорила, каналья! Козявки и всякая дрянь было напичкались туда, но я весь сор-то повынул, и теперь вот чистенькая; я вам налью рюмочку.
Фонари еще не зажигались, кое-где
только начинались освещаться окна домов, а в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ, в виде дам в красных шалях и башмаках без чулок, которые,
как летучие мыши, шныряют по перекресткам.