Неточные совпадения
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты:
что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились,
что испытал много на веку своем, претерпел на службе
за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и
что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и
что, прибывши в этот город, почел
за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
На
что Чичиков с весьма вежливым наклонением головы и искренним пожатием руки отвечал,
что он не только с большою охотою готов это исполнить, но даже почтет
за священнейший долг.
Тут Чичиков вспомнил,
что если приятель приглашает к себе в деревню
за пятнадцать верст, то значит,
что к ней есть верных тридцать.
В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую
за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает
что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную.
— Помилуйте,
что ж
за приятный разговор?.. Ничтожный человек, и больше ничего, — отвечал Чичиков.
Это было у места, потому
что Фемистоклюс укусил
за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав,
что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром.
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг гость объявил с весьма значительным видом,
что он намерен с ним поговорить об одном очень нужном деле.
— Позвольте мне вам заметить,
что это предубеждение. Я полагаю даже,
что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только
за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем,
что они живы, так, как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык ни в
чем не отступать от гражданских законов, хотя
за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня дело священное, закон — я немею пред законом.
— Как в цене? — сказал опять Манилов и остановился. — Неужели вы полагаете,
что я стану брать деньги
за души, которые в некотором роде окончили свое существование? Если уж вам пришло этакое, так сказать, фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и купчую беру на себя.
— Как милости вашей будет завгодно, — отвечал на все согласный Селифан, — коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли
за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому
что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли
за дело, то и посеки; почему ж не посечь?
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто
за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому
что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все,
что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так
что гость было испугался; шум походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул,
что стенным часам пришла охота бить.
За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и, наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после
чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и налево.
Надобно сказать,
что у нас на Руси если не угнались еще кой в
чем другом
за иностранцами, то далеко перегнали их в умении обращаться.
— Ох, батюшка, осьмнадцать человек! — сказала старуха, вздохнувши. — И умер такой всё славный народ, всё работники. После того, правда, народилось, да
что в них: всё такая мелюзга; а заседатель подъехал — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как
за живого. На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.
— Да кто же говорит,
что они живые? Потому-то и в убыток вам,
что мертвые: вы
за них платите, а теперь я вас избавлю от хлопот и платежа. Понимаете? Да не только избавлю, да еще сверх того дам вам пятнадцать рублей. Ну, теперь ясно?
— Нет, этого-то я не думаю.
Что ж в них
за прок, проку никакого нет. Меня только то и затрудняет,
что они уже мертвые.
— Ну, видите, матушка. А теперь примите в соображение только то,
что заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому
что теперь я плачу
за них; я, а не вы; я принимаю на себя все повинности. Я совершу даже крепость на свои деньги, понимаете ли вы это?
— Есть из
чего сердиться! Дело яйца выеденного не стоит, а я стану из-за него сердиться!
Вот оно, внутреннее расположение: в самой средине мыльница,
за мыльницею шесть-семь узеньких перегородок для бритв; потом квадратные закоулки для песочницы и чернильницы с выдолбленною между ними лодочкой для перьев, сургучей и всего,
что подлиннее; потом всякие перегородки с крышечками и без крышечек для того,
что покороче, наполненные билетами визитными, похоронными, театральными и другими, которые складывались на память.
Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и коврами, зевающей
за недочитанной книгой в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по законам моды на целую неделю город, мысли не о том,
что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление принял модный католицизм.
Селифан помог взлезть девчонке на козлы, которая, ставши одной ногой на барскую ступеньку, сначала запачкала ее грязью, а потом уже взобралась на верхушку и поместилась возле него. Вслед
за нею и сам Чичиков занес ногу на ступеньку и, понагнувши бричку на правую сторону, потому
что был тяжеленек, наконец поместился, сказавши...
Для него решительно ничего не значат все господа большой руки, живущие в Петербурге и Москве, проводящие время в обдумывании,
что бы такое поесть завтра и какой бы обед сочинить на послезавтра, и принимающиеся
за этот обед не иначе, как отправивши прежде в рот пилюлю; глотающие устерс, [Устерс — устриц.] морских пауков и прочих чуд, а потом отправляющиеся в Карлсбад или на Кавказ.
Но господа средней руки,
что на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в
чем не бывало садятся
за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плёсом, [Сомовий плёс — «хвост у сома, весь из жира».
Не один господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и русскую ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней руки; но то беда,
что ни
за какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней руки.
Собакевича знаешь?» — спросил он и тут же услышал,
что старуха знает не только Собакевича, но и Манилова, и
что Манилов будет поделикатней Собакевича: велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли есть баранья печенка, то и бараньей печенки спросит, и всего только
что попробует, а Собакевич одного чего-нибудь спросит, да уж зато всё съест, даже и подбавки потребует
за ту же цену.
Это не то
что прокурор и все губернские скряги в нашем городе, которые так и трясутся
за каждую копейку.
Ах, брат, вот позабыл тебе сказать: знаю,
что ты теперь не отстанешь, но
за десять тысяч не отдам, наперед говорю.
Гости слышали, как он заказывал повару обед; сообразив это, Чичиков, начинавший уже несколько чувствовать аппетит, увидел,
что раньше пяти часов они не сядут
за стол.
Прежде всего пошли они обсматривать конюшню, где видели двух кобыл, одну серую в яблоках, другую каурую, потом гнедого жеребца, на вид и неказистого, но
за которого Ноздрев божился,
что заплатил десять тысяч.
— Вот на этом поле, — сказал Ноздрев, указывая пальцем на поле, — русаков такая гибель,
что земли не видно; я сам своими руками поймал одного
за задние ноги.
— Вот граница! — сказал Ноздрев. — Все,
что ни видишь по эту сторону, все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и все,
что за лесом, все мое.
Зять еще долго повторял свои извинения, не замечая,
что сам уже давно сидел в бричке, давно выехал
за ворота и перед ним давно были одни пустые поля. Должно думать,
что жена не много слышала подробностей о ярмарке.
— Да
что же тебе
за прибыль знать? ну, просто так, пришла фантазия.
— Помилуй, брат,
что ж у тебя
за жидовское побуждение! Ты бы должен просто отдать мне их.
— Ну, послушай, чтоб доказать тебе,
что я вовсе не какой-нибудь скалдырник, [Скалдырник — скряга.] я не возьму
за них ничего. Купи у меня жеребца, я тебе дам их в придачу.
— Как на
что? да ведь я
за него заплатил десять тысяч, а тебе отдаю
за четыре.
— Здесь Ноздрев, схвативши
за руку Чичикова, стал тащить его в другую комнату, и как тот ни упирался ногами в пол и ни уверял,
что он знает уже, какая шарманка, но должен был услышать еще раз, каким образом поехал в поход Мальбруг.
Он внутренне досадовал на себя, бранил себя
за то,
что к нему заехал и потерял даром время.
Но еще более бранил себя
за то,
что заговорил с ним о деле, поступил неосторожно, как ребенок, как дурак: ибо дело совсем не такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву…
— Нет,
что ж
за куш пятьдесят? Лучше ж в эту сумму я включу тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам.
Эта предосторожность была весьма у места, потому
что Ноздрев размахнулся рукой… и очень бы могло статься,
что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши удар, он схватил Ноздрева
за обе задорные его руки и держал его крепко.
— Бейте его! — кричал он таким же голосом, как во время великого приступа кричит своему взводу: «Ребята, вперед!» — какой-нибудь отчаянный поручик, которого взбалмошная храбрость уже приобрела такую известность,
что дается нарочный приказ держать его
за руки во время горячих дел.
«Ребята, вперед!» — кричит он, порываясь, не помышляя,
что вредит уже обдуманному плану общего приступа,
что миллионы ружейных дул выставились в амбразуры неприступных, уходящих
за облака крепостных стен,
что взлетит, как пух, на воздух его бессильный взвод и
что уже свищет роковая пуля, готовясь захлопнуть его крикливую глотку.
—
Что за вздор, по какому делу? — сказал Ноздрев.
Здесь Чичиков, не дожидаясь,
что будет отвечать на это Ноздрев, скорее
за шапку да по-за спиною капитана-исправника выскользнул на крыльцо, сел в бричку и велел Селифану погонять лошадей во весь дух.
«Экой скверный барин! — думал про себя Селифан. — Я еще не видал такого барина. То есть плюнуть бы ему
за это! Ты лучше человеку не дай есть, а коня ты должен накормить, потому
что конь любит овес. Это его продовольство:
что, примером, нам кошт, то для него овес, он его продовольство».
Пьян ты,
что ли?» Селифан почувствовал свою оплошность, но так как русский человек не любит сознаться перед другим,
что он виноват, то тут же вымолвил он, приосанясь: «А ты
что так расскакался? глаза-то свои в кабаке заложил,
что ли?» Вслед
за сим он принялся отсаживать назад бричку, чтобы высвободиться таким образом из чужой упряжи, но не тут-то было, все перепуталось.
Но досада ли, которую почувствовали приезжие кони
за то,
что разлучили их с приятелями, или просто дурь, только, сколько ни хлыстал их кучер, они не двигались и стояли как вкопанные.
К нему спокойно можно подойти и ухватить его
за ногу, в ответ на
что он только топырится или корячится, как говорит народ.