Не загляни автор поглубже ему в
душу,
не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света,
не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому
не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и
приняли бы его за интересного человека.
Обнаруживала ли ими болеющая
душа скорбную тайну своей болезни, что
не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что,
не испытанный измлада в борьбе с неудачами,
не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений
не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул
душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
— Рассказывать
не будут напрасно. У тебя, отец, добрейшая
душа и редкое сердце, но ты поступаешь так, что иной подумает о тебе совсем другое. Ты будешь
принимать человека, о котором сам знаешь, что он дурен, потому что он только краснобай и мастер перед тобой увиваться.