Неточные совпадения
Но ни один из прохожих и проезжих не знал,
чего ей
стоило упросить отца взять с собою, который и душою рад бы был это сделать прежде, если бы не злая мачеха, выучившаяся держать его в руках так же ловко, как он вожжи своей старой кобылы, тащившейся, за долгое служение, теперь на продажу.
Видишь ли ты тот старый, развалившийся сарай,
что вон-вон
стоит под горою?
Тут у нашего внимательного слушателя волосы поднялись дыбом; со страхом оборотился он назад и увидел,
что дочка его и парубок спокойно
стояли, обнявшись и напевая друг другу какие-то любовные сказки, позабыв про все находящиеся на свете свитки. Это разогнало его страх и заставило обратиться к прежней беспечности.
— Э, как бы не так, посмотрела бы ты,
что там за парубок! Одна свитка больше
стоит,
чем твоя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важнодует!.. Черт меня возьми вместе с тобою, если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.
— Чудеса завелись, — говорил один из них. — Послушали бы вы,
что рассказывает этот мошенник, которому
стоит только заглянуть в лицо, чтобы увидеть вора; когда стали спрашивать, отчего бежал он как полоумный, — полез, говорит, в карман понюхать табаку и вместо тавлинки вытащил кусок чертовой свитки,от которой вспыхнул красный огонь, а он давай бог ноги!
—
Постойте! наперед скажите мне,
что это вы читаете?
— Видишь ли ты,
стоят перед тобою три пригорка? Много будет на них цветов разных; но сохрани тебя нездешняя сила вырвать хоть один. Только же зацветет папоротник, хватай его и не оглядывайся,
что бы тебе позади ни чудилось.
При сем слове Левко не мог уже более удержать своего гнева. Подошедши на три шага к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, от которого незнакомец, несмотря на свою видимую крепость, не устоял бы, может быть, на месте; но в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши,
что перед ним
стоял отец его. Невольное покачивание головою и легкий сквозь зубы свист одни только выразили его изумление. В стороне послышался шорох; Ганна поспешно влетела в хату, захлопнув за собою дверь.
—
Что вы, братцы! — говорил винокур. — Слава богу, волосы у вас чуть не в снегу, а до сих пор ума не нажили: от простого огня ведьма не загорится! Только огонь из люльки может зажечь оборотня.
Постойте, я сейчас все улажу!
—
Постойте, братцы! Зачем напрасно греха набираться; может быть, это и не сатана, — сказал писарь. — Если оно, то есть то самое, которое сидит там, согласится положить на себя крестное знамение, то это верный знак,
что не черт.
Месяц, остановившийся над его головою, показывал полночь; везде тишина; от пруда веял холод; над ним печально
стоял ветхий дом с закрытыми ставнями; мох и дикий бурьян показывали,
что давно из него удалились люди. Тут он разогнул свою руку, которая судорожно была сжата во все время сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. «Эх, если бы я знал грамоте!» — подумал он, оборачивая ее перед собою на все стороны. В это мгновение послышался позади его шум.
—
Стой,
стой! не нужно! — закричал голова, — я хоть и не слышал, однако ж знаю,
что главного тут дела еще нет. Читай далее!
Потянувшись раза два и почесав спину, заметил он,
что возов
стояло уже не так много, как с вечера.
Об возне своей с чертями дед и думать позабыл, и если случалось,
что кто-нибудь и напоминал об этом, то дед молчал, как будто не до него и дело шло, и великого
стоило труда упросить его пересказать все, как было.
«Не любит она меня, — думал про себя, повеся голову, кузнец. — Ей все игрушки; а я
стою перед нею как дурак и очей не свожу с нее. И все бы
стоял перед нею, и век бы не сводил с нее очей! Чудная девка!
чего бы я не дал, чтобы узнать,
что у нее на сердце, кого она любит! Но нет, ей и нужды нет ни до кого. Она любуется сама собою; мучит меня, бедного; а я за грустью не вижу света; а я ее так люблю, как ни один человек на свете не любил и не будет никогда любить».
— Убирайся к черту с своими колядками! — сердито закричал Вакула. —
Что ж ты
стоишь? Слышишь, убирайся сей же час вон!
«Так, это она!
стоит, как царица, и блестит черными очами! Ей рассказывает что-то видный парубок; верно, забавное, потому
что она смеется. Но она всегда смеется». Как будто невольно, сам не понимая как, протерся кузнец сквозь толпу и стал около нее.
Бывал ли кто болен
чем, тотчас призывал Пацюка; а Пацюку
стоило только пошептать несколько слов, и недуг как будто рукою снимался.
Тут заметил Вакула,
что ни галушек, ни кадушки перед ним не было; но вместо того на полу
стояли две деревянные миски: одна была наполнена варениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти кушанья. «Посмотрим, — говорил он сам себе, — как будет есть Пацюк вареники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки, да и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану».
Что я, в самом деле, за дурак,
стою тут и греха набираюсь!
— Как
что?
чего мы
стоим? отнимем мешок! ну, приступай!
— А ты думал кто? — сказал Чуб, усмехаясь. —
Что, славную я выкинул над вами штуку? А вы небось хотели меня съесть вместо свинины?
Постойте же, я вас порадую: в мешке лежит еще что-то, — если не кабан, то, наверно, поросенок или иная живность. Подо мною беспрестанно что-то шевелилось.
— Думай себе
что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе. Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда
стоял за веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной церкви с католической под властью римского папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
—
Постой, Катерина! ступай, мой ненаглядный Иван, я поцелую тебя! Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатною шапочкою на голове, с острою саблею в руке. Дай, отец, руку! Забудем бывшее между нами.
Что сделал перед тобою неправого — винюсь.
Что же ты не даешь руки? — говорил Данило отцу Катерины, который
стоял на одном месте, не выражая на лице своем ни гнева, ни примирения.
— Снилось мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, — снилось мне,
что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу тебя, не верь сну. Каких глупостей не привидится! Будто я
стояла перед ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его стонали мои жилы. Если бы ты слышал,
что он говорил…
—
Постой же, вылезем, а потом пойдем по следам. Тут что-нибудь да кроется. Нет, Катерина, я говорил тебе,
что отец твой недобрый человек; не так он и делал все, как православный.
—
Что я думаю долго! — сказал пан Данило, увидя перед окном высокий дуб. —
Стой тут, малый! я полезу на дуб; с него прямо можно глядеть в окошко.
Звуки стали сильнее и гуще, тонкий розовый свет становился ярче, и что-то белое, как будто облако, веяло посреди хаты; и чудится пану Даниле,
что облако то не облако,
что то
стоит женщина; только из
чего она: из воздуха,
что ли, выткана?
Отчего же она
стоит и земли не трогает, и не опершись ни на
что, и сквозь нее просвечивает розовый свет, и мелькают на стене знаки?
Впрочем, если кто желает непременно знать, о
чем говорится далее в этой повести, то ему сто́ит только нарочно приехать в Гадяч и попросить Степана Ивановича.
Этот страшный учитель, у которого на кафедре всегда лежало два пучка розг и половина слушателей
стояла на коленях, сделал Ивана Федоровича аудитором, [Аудитор — старший ученик, помогающий учителю.] несмотря на то
что в классе было много с гораздо лучшими способностями.
П*** пехотный полк был совсем не такого сорта, к какому принадлежат многие пехотные полки; и, несмотря на то,
что он большею частию
стоял по деревням, однако ж был на такой ноге,
что не уступал иным и кавалерийским.
Некоторые с лаем кидались под ноги лошадям, другие бежали сзади, заметив,
что ось вымазана салом; один,
стоя возле кухни и накрыв лапою кость, заливался во все горло; другой лаял издали и бегал взад и вперед, помахивая хвостом и как бы приговаривая: «Посмотрите, люди крещеные, какой я прекрасный молодой человек!» Мальчишки в запачканных рубашках бежали глядеть.
Часто, делая какое-нибудь пирожное, которое вообще она никогда не доверяла кухарке, она, позабывшись и воображая,
что возле нее
стоит маленький внучек, просящий пирога, рассеянно протягивала к нему руку с лучшим куском, а дворовая собака, пользуясь этим, схватывала лакомый кусок и своим громким чваканьем выводила ее из задумчивости, за
что и бывала всегда бита кочергою.
Но Иван Федорович
стоял, как будто громом оглушенный. Правда, Марья Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!.. это казалось ему так странно, так чудно,
что он никак не мог подумать без страха. Жить с женою!.. непонятно! Он не один будет в своей комнате, но их должно быть везде двое!.. Пот проступал у него на лице, по мере того
чем более углублялся он в размышление.
То представлялось ему,
что он уже женат,
что все в домике их так чудно, так странно: в его комнате
стоит вместо одинокой — двойная кровать.
Я был тогда малый подвижной. Старость проклятая! теперь уже не пойду так; вместо всех выкрутасов ноги только спотыкаются. Долго глядел дед на нас, сидя с чумаками. Я замечаю,
что у него ноги не
постоят на месте: так, как будто их что-нибудь дергает.
— Вишь! — стал дед и руками подперся в боки, и глядит: свечка потухла; вдали и немного подалее загорелась другая. — Клад! — закричал дед. — Я ставлю бог знает
что, если не клад! — и уже поплевал было в руки, чтобы копать, да спохватился,
что нет при нем ни заступа, ни лопаты. — Эх, жаль! ну, кто знает, может быть,
стоит только поднять дерн, а он тут и лежит, голубчик! Нечего делать, назначить, по крайней мере, место, чтобы не позабыть после!