Неточные совпадения
На балы если вы едете, то именно для того, чтобы повертеть ногами и позевать в руку; а у нас соберется в одну хату толпа девушек совсем
не для балу, с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая
не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом — подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, что и
рассказать нельзя.
— Э, кум! оно бы
не годилось
рассказывать на ночь; да разве уже для того, чтобы угодить тебе и добрым людям (при сем обратился он к гостям), которым, я примечаю, столько же, как и тебе, хочется узнать про эту диковину. Ну, быть так. Слушайте ж!
И чтобы мне
не довелось
рассказывать этого в другой раз, если
не принимал часто издали собственную положенную в головах свитку за свернувшегося дьявола.
Тетка покойного деда
рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом,
не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись в ясные очи; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши
не заплетали их в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками), падали курчавыми кудрями на шитый золотом кунтуш.
Вот один раз Пидорка схватила, заливаясь слезами, на руки Ивася своего: «Ивасю мой милый, Ивасю мой любый! беги к Петрусю, мое золотое дитя, как стрела из лука;
расскажи ему все: любила б его карие очи, целовала бы его белое личико, да
не велит судьба моя.
Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Киева козак
рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто
не слыхал от нее ни одного слова; что пришла она пешком и принесла оклад к иконе Божьей Матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя.
— Я помню будто сквозь сон, — сказала Ганна,
не спуская глаз с него, — давно, давно, когда я еще была маленькою и жила у матери, что-то страшное
рассказывали про дом этот.
Рассказывают еще, что панночка собирает всякую ночь утопленниц и заглядывает поодиночке каждой в лицо, стараясь узнать, которая из них ведьма; но до сих пор
не узнала.
— Да, гопак
не так танцуется! То-то я гляжу,
не клеится все. Что ж это
рассказывает кум?.. А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп! — Так разговаривал сам с собою подгулявший мужик средних лет, танцуя по улице. — Ей-богу,
не так танцуется гопак! Что мне лгать! ей-богу,
не так! А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп!
Но мы почти все уже
рассказали, что нужно, о голове; а пьяный Каленик
не добрался еще и до половины дороги и долго еще угощал голову всеми отборными словами, какие могли только вспасть на лениво и несвязно поворачивавшийся язык его.
Рассказать-то, конечно,
не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постеле.
А на другой день ничего
не бывало, навязывается сызнова:
расскажи ей страшную сказку, да и только.
Как только кинул он деньги, все перед ним перемешалось, земля задрожала, и, как уже, — он и сам
рассказать не умел, — попал чуть ли
не в самое пекло.
Там нагляделся дед таких див, что стало ему надолго после того
рассказывать: как повели его в палаты, такие высокие, что если бы хат десять поставить одну на другую, и тогда, может быть,
не достало бы.
А того горохового панича, что
рассказывал таким вычурным языком, которого много остряков и из московского народу
не могло понять, уже давно нет.
Он
не преминул
рассказать, как летом, перед самою петровкою, когда он лег спать в хлеву, подмостивши под голову солому, видел собственными глазами, что ведьма, с распущенною косою, в одной рубашке, начала доить коров, а он
не мог пошевельнуться, так был околдован; подоивши коров, она пришла к нему и помазала его губы чем-то таким гадким, что он плевал после того целый день.
Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из рук Солохи чарку водки,
рассказал, что он
не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а увидевши свет в ее хате, завернул к ней, в намерении провесть вечер с нею.
Дьяк вошел, покряхтывая и потирая руки, и
рассказал, что у него
не был никто и что он сердечно рад этому случаю погулятьнемного у нее и
не испугался метели. Тут он подошел к ней ближе, кашлянул, усмехнулся, дотронулся своими длинными пальцами ее обнаженной полной руки и произнес с таким видом, в котором выказывалось и лукавство, и самодовольствие...
«Так, это она! стоит, как царица, и блестит черными очами! Ей
рассказывает что-то видный парубок; верно, забавное, потому что она смеется. Но она всегда смеется». Как будто невольно, сам
не понимая как, протерся кузнец сквозь толпу и стал около нее.
— Сделай милость, человек добрый,
не откажи! — наступал кузнец, — свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна, пшена или иного прочего, в случае потребности… как обыкновенно между добрыми людьми водится…
не поскупимся.
Расскажи хоть, как, примерно сказать, попасть к нему на дорогу?
Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие,
не любил уступать ей и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими глазами, а дорогая половина, охая, плелась
рассказывать старушкам о бесчинстве своего мужа и о претерпенных ею от него побоях.
— Беда будет! — говорили старые, крутя головами. И везде, по всему широкому подворью есаула, стали собираться в кучки и слушать истории про чудного колдуна. Но все почти говорили разно, и наверно никто
не мог
рассказать про него.
— Какой же сон, уж
не этот ли? — И стал Бурульбаш
рассказывать жене своей все им виденное.
— Ты как это узнал, мой муж? — спросила, изумившись, Катерина. — Но нет, многое мне неизвестно из того, что ты
рассказываешь. Нет, мне
не снилось, чтобы отец убил мать мою; ни мертвецов, ничего
не виделось мне. Нет, Данило, ты
не так
рассказываешь. Ах, как страшен отец мой!
Гость начал
рассказывать между тем, как пан Данило, в час откровенной беседы, сказал ему: «Гляди, брат Копрян: когда волею Божией
не будет меня на свете, возьми к себе жену, и пусть будет она твоею женою…»
Не мог бы ни один человек в свете
рассказать, что было на душе у колдуна; а если бы он заглянул и увидел, что там деялось, то уже
не досыпал бы он ночей и
не засмеялся бы ни разу.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше
рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Бобчинский. Припомню, ей-богу, припомню. Уж
не мешайте, пусть я
расскажу,
не мешайте! Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Иванович
не мешал.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки
не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем
расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Городничий (в сторону).Да,
рассказывай,
не знал, чем заплатить! (Вслух.)Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите?
Добчинский. Я бы и
не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные
расскажет и, если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фокусник-с. Вот и Петр Иванович знает.