Неточные совпадения
Иной раз страх, бывало, такой заберет от
них, что все
с вечера показывается
бог знает каким чудищем.
Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит
он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги
бог знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота,
с рогами на голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на
нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Очнувшись, снял
он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал и в испуге схватил ручонками
его за ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел
он его потихоньку из хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате или хоть только под окнами, то слушай, Петро: ей-богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже
он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается
с твоею макушей!» Сказавши это, дал
он ему легонькою рукою стусана в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав.
Отчего, что
с ним сделалось,
бог знает.
— Что станешь делать
с ним? Притворился старый хрен, по своему обыкновению, глухим: ничего не слышит и еще бранит, что шатаюсь
бог знает где, повесничаю и шалю
с хлопцами по улицам. Но не тужи, моя Галю! Вот тебе слово козацкое, что уломаю
его.
— Вот я и домой пришел! — говорил
он, садясь на лавку у дверей и не обращая никакого внимания на присутствующих. — Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне. На печь к тебе не приду, ей-богу, не приду: ноги болят! Достань
его, там
он лежит, близ покута; гляди только, не опрокинь горшка
с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня… Пусть, уже я сам достану.
— Что за пропасть! в руках наших был, пан голова! — отвечали десятские. — В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из рук… черт
с вами!.. И как мы попали на эту ворону вместо
его,
Бог один знает!
— Смейся, смейся! — говорил кузнец, выходя вслед за
ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался ум мой. Она меня не любит, — ну,
бог с ней! будто только на всем свете одна Оксана. Слава
богу, дивчат много хороших и без нее на селе. Да что Оксана?
с нее никогда не будет доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
— Молчи, баба! —
с сердцем сказал Данило. —
С вами кто свяжется, сам станет бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! — Тут оборотился
он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу, стал перекладывать ее в люльку своего пана. — Пугает меня колдуном! — продолжал пан Данило. — Козак, слава
богу, ни чертей, ни ксендзов не боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена — люлька да острая сабля!
— Думай себе что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе. Слава
богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются
бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не
ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной церкви
с католической под властью римского папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где
они таскаются.
Не за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун:
им судия
Бог; сидит
он за тайное предательство, за сговоры
с врагами православной Русской земли — продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви.
Верите ли, милостивый государь, что у
него были арбузы, — произнес
он с таинственным видом, расставляя руки, как будто бы хотел обхватить толстое дерево, — ей-богу, вот какие!
Глядь — дед. Ну, кто
его знает! Ей-богу, думали, что бочка лезет. Признаюсь, хоть
оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками
с арбузов и дыней.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Говорят, что я
им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял
с иного, то, право, без всякой ненависти.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился
с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Бобчинский.
Он,
он, ей-богу
он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы
с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так
он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.
Глеб —
он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает
Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!