Цитаты со словом «большая»
То есть, я говорю, что нашему брату, хуторянину, высунуть нос из своего захолустья в
большой свет — батюшки мои!
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до
большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
И все трое очутились в известной ярмарочной ресторации — под яткою у жидовки, усеянною многочисленной флотилией сулей, [Сулея —
большая бутыль.] бутылей, фляжек всех родов и возрастов.
— Э, как бы не так, посмотрела бы ты, что там за парубок! Одна свитка
больше стоит, чем твоя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важнодует!.. Черт меня возьми вместе с тобою, если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.
— Сущая безделица, Хавронья Никифоровна; батюшка всего получил за весь пост мешков пятнадцать ярового, проса мешка четыре, книшей с сотню, а кур, если сосчитать, то не будет и пятидесяти штук, яйца же
большею частию протухлые. Но воистину сладостные приношения, сказать примерно, единственно от вас предстоит получить, Хавронья Никифоровна! — продолжал попович, умильно поглядывая на нее и подсовываясь поближе.
Опасность придала духу нашему герою. Опамятовавшись немного, вскочил он на лежанку и полез оттуда осторожно на доски; а Хивря побежала без памяти к воротам, потому что стук повторялся в них с
большею силою и нетерпением.
Бедность не бедность: потому что тогда козаковал почти всякий и набирал в чужих землях немало добра; а
больше оттого, что незачем было заводиться порядочною хатою.
Но то беда, что у бедного Петруся всего-навсего была одна серая свитка, в которой было
больше дыр, чем у иного жида в кармане злотых.
И это бы еще не
большая беда, а вот беда: у старого Коржа была дочка-красавица, какую, я думаю, вряд ли доставалось вам видывать.
Эх, не доведи Господь возглашать мне
больше на крылосе аллилуйя, если бы, вот тут же, не расцеловал ее, несмотря на то что седь пробирается по всему старому лесу, покрывающему мою макушку, и под боком моя старуха, как бельмо в глазу.
Глядь, краснеет маленькая цветочная почка и, как будто живая, движется. В самом деле, чудно! Движется и становится все
больше, больше и краснеет, как горячий уголь. Вспыхнула звездочка, что-то тихо затрещало, и цветок развернулся перед его очами, словно пламя, осветив и другие около себя.
Большая черная собака выбежала навстречу и с визгом, оборотившись в кошку, кинулась в глаза им.
Петро подбросил, и, что за чудо? — цветок не упал прямо, но долго казался огненным шариком посреди мрака и, словно лодка, плавал по воздуху; наконец потихоньку начал спускаться ниже и упал так далеко, что едва приметна была звездочка, не
больше макового зерна.
Теща отсыпала немного галушек из
большого казана в миску, чтобы не так были горячи.
Нет, прошло времечко: не увидать
больше запорожцев!
Кому
больше утащить, как не нечистому.
— Сказавши это, шинкарь ушел в свою конуру и не хотел
больше говорить ни слова.
Слава богу, есть и
больше комиссара.
В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал ее на
большой деревянной доске, черт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на все, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры черт поклялся мстить кузнецу.
«Чего мне
больше ждать? — говорил сам с собою кузнец. — Она издевается надо мною. Ей я столько же дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется, по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»
Мать кузнеца Вакулы имела от роду не
больше сорока лет.
И дворянин нарочно для этого давал
большой крюк, прежде чем достигал шинка, и называл это — заходить по дороге.
В самом деле, едва только поднялась метель и ветер стал резать прямо в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи, [Капелюха — шапка с наушниками.] угощал побранками себя, черта и кума. Впрочем, эта досада была притворная. Чуб очень рад был поднявшейся метели. До дьяка еще оставалось в восемь раз
больше того расстояния, которое они прошли. Путешественники поворотили назад. Ветер дул в затылок; но сквозь метущий снег ничего не было видно.
— Попробуй подойти! вишь, какой! вот
большая цаца!
Солоха думала долго, куда спрятать такого плотного гостя; наконец выбрала самый
большой мешок с углем; уголь высыпала в кадку, и дюжий голова влез с усами, с головою и с капелюхами в мешок.
Как вкопанный стоял кузнец на одном месте. «Нет, не могу; нет сил
больше… — произнес он наконец. — Но боже ты мой, отчего она так чертовски хороша? Ее взгляд, и речи, и все, ну вот так и жжет, так и жжет… Нет, невмочь уже пересилить себя! Пора положить конец всему: пропадай душа, пойду утоплюсь в пролубе, и поминай как звали!»
— Прощай, Оксана! Ищи себе какого хочешь жениха, дурачь кого хочешь; а меня не увидишь уже
больше на этом свете.
Притом шаровары, которые носил он, были так широки, что, какой бы
большой ни сделал он шаг, ног было совершенно незаметно, и казалось — винокуренная кадь двигалась по улице.
Так же как и ее муж, она почти никогда не сидела дома и почти весь день пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с
большим аппетитом и дралась только по утрам с своим мужем, потому что в это только время и видела его иногда.
— Я кинула его в угол, там
больше ничего нет, — сказала Оксана.
— Я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются в таких чудных бричках со стеклами, те когда не городничие, то, верно, комиссары, а может, еще и
больше».
Черт в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман. А Вакула не успел оглянуться, как очутился перед
большим домом, вошел, сам не зная как, на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку, сидевших на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.
— Тебя? — произнес запорожец с таким видом, с каким говорит дядька четырехлетнему своему воспитаннику, просящему посадить его на настоящую, на
большую лошадь. — Что ты будешь там делать? Нет, не можно. — При этом на лице его выразилась значительная мина. — Мы, брат, будем с царицей толковать про свое.
Сколь, однако ж, ни удивительны сии малевания, но эта медная ручка, — продолжал он, подходя к двери и щупая замок, — еще
большего достойна удивления.
В другой комнате послышались голоса, и кузнец не знал, куда деть свои глаза от множества вошедших дам в атласных платьях с длинными хвостами и придворных в шитых золотом кафтанах и с пучками назади. Он только видел один блеск и
больше ничего. Запорожцы вдруг все пали на землю и закричали в один голос...
— Встань! — сказала ласково государыня. — Если так тебе хочется иметь такие башмаки, то это нетрудно сделать. Принесите ему сей же час башмаки самые дорогие, с золотом! Право, мне очень нравится это простодушие! Вот вам, — продолжала государыня, устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека с полным, но несколько бледным лицом, которого скромный кафтан с
большими перламутровыми пуговицами, показывал, что он не принадлежал к числу придворных, — предмет, достойный остроумного пера вашего!
Но впереди всех были дворяне и простые мужики с усами, с чубами, с толстыми шеями и только что выбритыми подбородками, все
большею частию в кобеняках, из-под которых выказывалась белая, а у иных и синяя свитка.
Чуб выпучил глаза, когда вошел к нему кузнец, и не знал, чему дивиться: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец смел к нему прийти, или тому, что он нарядился таким щеголем и запорожцем. Но еще
больше изумился он, когда Вакула развязал платок и положил перед ним новехонькую шапку и пояс, какого не видано было на селе, а сам повалился ему в ноги и проговорил умоляющим голосом...
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который никому на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног его. Чтоб еще
больше не уронить себя, Чуб взял нагайку и ударил его три раза по спине.
Но еще
больше похвалил преосвященный Вакулу, когда узнал, что он выдержал церковное покаяние и выкрасил даром весь левый крылос зеленою краскою с красными цветами.
Дивилися гости белому лицу пани Катерины, черным, как немецкий бархат, бровям, нарядной сукне и исподнице из голубого полутабенеку, сапогам с серебряными подковами; но еще
больше дивились тому, что не приехал вместе с нею старый отец.
Стали гости расходиться, но мало побрело восвояси: много осталось ночевать у есаула на широком дворе; а еще
больше козачества заснуло само, непрошеное, под лавками, на полу, возле коня, близ хлева; где пошатнулась с хмеля козацкая голова, там и лежит и храпит на весь Киев.
— Отец! — вскричала Катерина, обняв и поцеловав его. — Не будь неумолим, прости Данила: он не огорчит
больше тебя!
— Не бойся, не бойся,
больше кружки не выпью! А вот и турецкий игумен влазит в дверь! — проговорил он сквозь зубы, увидя нагнувшегося, чтоб войти в дверь, тестя.
Мне не нужна
больше красота моя!»
Непрошеное, незваное, явилось оно к нему в гости; чем далее, выяснивалось
больше и вперило неподвижные очи.
— А то что такое? — допрашивал собравшийся народ старых людей, указывая на далеко мерещившиеся на небе и
больше похожие на облака серые и белые верхи.
А иуда Петро чтобы не мог подняться из земли, чтобы рвался грызть и себе, но грыз бы самого себя, а кости его росли бы, чем дальше,
больше, чтобы чрез то еще сильнее становилась его боль.
Та мука для него будет самая страшная: ибо для человека нет
большей муки, как хотеть отмстить и не мочь отмстить».
Цитаты из русской классики со словом «большая»
Ассоциации к слову «большая»
Синонимы к слову «большой»
Синонимы к слову «больший»
Предложения со словом «большой»
- Помните, что вы совершаете ошибки, плохие поступки, живёте в страхе и переживаниях и ещё большая часть жизни уходит на то, что мы делаем не то что надо.
- Огромное количество людей большую часть светлого времени суток проводит за компьютером, за чтением книг или за просмотром телевизора – а это огромная, чудовищная нагрузка на глаза и зрительные анализаторы мозга.
- Однако всё ещё очень большое количество людей не обращают внимание на психологию или даже намеренно избегают её.
- (все предложения)
Предложения со словом «больший»
- Эта часть, или, что то же самое, цена этой части, составляет земельную ренту, и эта рента образует третью составную часть цены большей части товаров.
- Помните, что вы совершаете ошибки, плохие поступки, живёте в страхе и переживаниях и ещё большая часть жизни уходит на то, что мы делаем не то что надо.
- Следует отметить, что мистическое число девять является неотъемлемой частью всех этих заговоров, и можно точно так же описать ещё гораздо большее количество заклинаний такого рода.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «большой»
Сочетаемость слова «больший»
Афоризмы русских писателей со словом «большой»
- Лицом к лицу лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
- Общество сачков-морализаторов; воров-морализаторов, бездельников-морализаторов — вот во что все больше превращаемся. Все друг друга воспитывают. Почти каждый не делает то, что обязан, и так, как обязан (почему — это уже вопрос экономической организации общества), но претензии к другим и друг к другу неимоверные.
- Одежда на женщине — большой провокатор…
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно