Неточные совпадения
На другой день после приезда в Москву мне пришлось из Лефортова отправиться в Хамовники, в Теплый переулок. Денег в кармане в обрез: два двугривенных да медяки. А погода такая,
что сапог больше изорвешь. Обледенелые нечищеные тротуары да талый снег на огромных булыгах. Зима еще
не устоялась.
Так шли годы, пока
не догадались выяснить причину. Оказалось,
что повороты (а их было два: один — под углом Малого театра, а другой — на площади, под фонтаном с фигурами скульптора Витали) были забиты отбросами города.
В городской думе
не раз поговаривали о метро, но как-то неуверенно. Сами «отцы города» чувствовали,
что при воровстве, взяточничестве такую панаму разведут,
что никаких богатств
не хватит…
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак
не скроешься от них: все равно свои донесут,
что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
— Правда ли,
что ты знаешь в лицо всех беглых преступников на Хитровке и
не арестуешь их?
— А за то,
что я тебе
не велел ходить ко мне на Хитров. Где хошь пропадай, а меня
не подводи. Тебя ищут… Второй побег. Я
не потерплю!..
— И
что вы ночью беспокоите? Никакого пальта мне
не приносили.
В облаке пара на нас никто
не обратил внимания. Мы сели за пустой грязный столик. Ко мне подошел знакомый буфетчик, будущий миллионер и домовладелец. Я приказал подать полбутылки водки, пару печеных яиц на закуску — единственное,
что я требовал в трущобах.
— А как же
не принести?
Что я, сбегу,
что ли, с чужими-то деньгами. Нешто я… — уверенно выговорил оборванец.
Тот, о ком я говорю, был человек смелости испытанной,
не побоявшийся ни «Утюга», ни «волков Сухого оврага», ни трактира «Каторга», тем более,
что он знал и настоящую сибирскую каторгу.
Мы быстро пересекли площадь. Подколокольный переулок, единственный, где
не было полиции, вывел нас на Яузский бульвар. А железо на крышах домов уже гремело. Это «серьезные элементы» выбирались через чердаки на крышу и пластами укладывались около труб, зная,
что сюда полиция
не полезет…
Это замаскированный вход в тайник под землей, куда
не то
что полиция — сам черт
не полезет.
Здесь жили профессионалы-нищие и разные мастеровые, отрущобившиеся окончательно. Больше портные, их звали «раками», потому
что они, голые, пропившие последнюю рубаху, из своих нор никогда и никуда
не выходили. Работали день и ночь, перешивая тряпье для базара, вечно с похмелья, в отрепьях, босые.
— Иван Иванович, — сказал он, —
что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в «лигаментум-нухе» насыпали! — Повернул труп и указал перелом шейного позвонка. — Нет уж, Иван Иванович,
не было случая, чтобы с Хитровки присылали
не убитых.
Бывали случаи,
что дитя утром умирало на руках нищей, и она,
не желая потерять день, ходила с ним до ночи за подаянием.
Никого и ничего
не боялся Рудников. Даже сам Кулаков, со своими миллионами, которого вся полиция боялась, потому
что «с Иваном Петровичем генерал-губернатор за ручку здоровался», для Рудникова был ничто. Он прямо являлся к нему на праздник и, получив от него сотенную, гремел...
И чего-чего только
не наврет такой «странник» темным купчихам,
чего только
не всучит им для спасения души! Тут и щепочка от гроба Господня, и кусочек лестницы, которую праотец Иаков во сне видел, и упавшая с неба чека от колесницы Ильи-пророка.
Проживал там также горчайший пьяница, статский советник, бывший мировой судья, за
что хитрованцы, когда-то
не раз судившиеся у него, прозвали его «цепной», намекая на то,
что судьи при исполнении судебных обязанностей надевали на шею золоченую цепь.
Милиция, окружив дома, предложила немедленно выселяться, предупредив,
что выход свободный, никто задержан
не будет, и дала несколько часов сроку, после которого «будут приняты меры». Только часть нищих-инвалидов была оставлена в одном из надворных флигелей «Румянцевки»…
И бежали в трущобу, потому
что им
не страшен ни холод, ни голод, ни тюрьма, ни побои…
А ночевать в мусорной яме или в подвале ничуть
не хуже,
чем у хозяина в холодных сенях на собачьем положении.
Сюда в старину москвичи ходили разыскивать украденные у них вещи, и
не безуспешно, потому
что исстари Сухаревка была местом сбыта краденого.
У Григорьева была большая прекрасная библиотека, составленная им исключительно на Сухаревке. Сын его, будучи студентом, участвовал в революции. В 1905 году он был расстрелян царскими войсками. Тело его нашли на дворе Пресненской части, в груде трупов. Отец
не пережил этого и умер. Надо сказать,
что и ранее Григорьев считался неблагонадежным и иногда открыто воевал с полицией и ненавидел сыщиков…
Настоящих сыщиков до 1881 года
не было, потому
что сыскная полиция как учреждение образовалась только в 1881 году.
Что это был за человек, никто
не знал.
— Она… Сам
не знаю,
что в нем…
Все Смолин знает —
не то,
что где было, а
что и когда будет и где…
Букинисты и антиквары (последних звали «старьевщиками») были аристократической частью Сухаревки. Они занимали место ближе к Спасским казармам. Здесь
не было той давки,
что на толкучке. Здесь и публика была чище: коллекционеры и собиратели библиотек, главным образом из именитого купечества.
Новичок и в самом деле поверит, а настоящий москвич выслушает и виду
не подает,
что вранье,
не улыбается, а сам еще чище что-нибудь прибавит. Такой обычай...
После смерти владельца его наследники,
не открывая музея для публики, выставили некоторые вещи в залах Исторического музея и снова взяли их, решив продать свой музей,
что было необходимо для дележа наследства. Ученые-археологи, профессора, хранители музеев дивились редкостям, высоко ценили их и соболезновали,
что казна
не может их купить для своих хранилищ.
Об этом ларце в воскресенье заговорили молчаливые раритетчики на Сухаревке. Предлагавший двести рублей на другой день подсылал своего подручного купить его за три тысячи рублей. Но наследники
не уступили. А Сухаревка, обиженная,
что в этом музее даром ничего
не укупишь, начала «колокола лить».
Несколько воскресений между антикварами только и слышалось,
что лучшие вещи уже распроданы,
что наследники нуждаются в деньгах и уступают за бесценок, но это
не помогло сухаревцам укупить «на грош пятаков».
В один прекрасный день на двери появилась вывеска, гласившая,
что Сухаревских маклаков и антикваров из переулков (были названы два переулка) просят «
не трудиться звонить».
Что он Зайцевский — об этом и
не знали. Он как-то зашел ко мне и принес изданную им книжку стихов и рассказов, которые он исполнял на сцене. Книжка называлась «Пополам». Меня он
не застал и через день позвонил по телефону, спросив, получил ли я ее.
Или развал: развалят нескончаемыми рядами на рогожах немудрый товар и торгуют кто
чем: кто рваной обувью, кто старым железом; кто ключи к замкам подбирает и тут же подпиливает, если ключ
не подходит.
По утрам, когда нет клиентов, мальчишки обучались этому ремеслу на отставных солдатах, которых брили даром. Изрежет неумелый мальчуган несчастного, а тот сидит и терпит, потому
что в билете у него написано: «бороду брить, волосы стричь, по миру
не ходить». Через неделю опять солдат просит побрить!
— Теперь
не надо. Опосля понадобится. Лишнее знание
не повредит. Окромя пользы, от этого ничего. Может,
что знакомым понадобится, вот и знаете, где купить, а каков товар — своими глазами убедились.
— Это
что, толпа — баранье стадо. Куда козел, туда и она. Куда хочешь повернешь. А вот на Сухаревке попробуй! Мужику в одиночку втолкуй, какому-нибудь коблу лесному, а еще труднее — кулугуру степному, да заставь его в лавку зайти, да уговори его ненужное купить. Это, брат,
не с толпой под Девичьим, а в сто раз потруднее! А у меня за тридцать лет на Сухаревке никто мимо лавки
не прошел. А ты — толпа. Толпу… зимой купаться уговорю!
Они ни с кем
не сближаются и среди самого широкого разгула, самого сильного опьянения никогда
не скажут своего имени, ни одним словом
не намекнут ни на
что былое.
Смело можно сказать,
что ни один домовладелец
не получал столько верных и громадных процентов, какие получали эти съемщики квартир и приемщики краденого.
Раз в неделю хозяйки кое-как моют и убирают свою квартиру или делают вид,
что убирают, — квартиры загрязнены до невозможности, и их
не отмоешь. Но есть хозяйки, которые никогда или, за редким исключением,
не больше двух раз в году убирают свои квартиры, населенные ворами, пьяницами и проститутками.
Это типы, подходящие к маклакам второй категории, и на них другой способ охоты приноровлен, потому
что эти продавцы — народ
не совестливый и
не трусливый, их и
не запугаешь и
не заговоришь.
И там и тут торговали специально грубой привозной обувью — сапогами и башмаками, главным образом кимрского производства. В семидесятых годах еще практиковались бумажные подметки, несмотря на то,
что кожа сравнительно была недорога, но уж таковы были девизы и у купца и у мастера: «на грош пятаков» и «
не обманешь —
не продашь».
Отдел благоустройства МКХ в 1926 году привел Китайгородскую стену — этот памятник старой Москвы — в тот вид, в каком она была пятьсот лет назад, служа защитой от набегов врага, а
не тем,
что застали позднейшие поколения.
Происходило это оттого,
что никогда
не чищенная подземная клоака Неглинки, проведенная от Самотеки под Цветным бульваром, Неглинным проездом, Театральной площадью и под Александровским садом вплоть до Москвы-реки,
не вмещала воды, переполнявшей ее в дождливую погоду.
За десятки лет после левачевской перестройки снова грязь и густые нечистоты образовали пробку в повороте канала под Китайским проездом, около Малого театра. Во время войны наводнение было так сильно,
что залило нижние жилые этажи домов и торговые заведения, но никаких мер сонная хозяйка столицы — городская дума
не принимала.
А случилось так,
что именно эта самая маленькая,
не замеченная вовремя дырка оказалась причиной многих моих приключений.
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря,
что еду на Самотеку, а это ему
не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Характерно,
что на всех таких дворах
не держали собак…
У некоторых шулеров и составителей игры имелись при таких заведениях сокровенные комнаты, «мельницы», тоже самого последнего разбора, предназначенные специально для обыгрывания громил и разбойников, которые только в такие трущобы являлись для удовлетворения своего азарта совершенно спокойно, зная,
что здесь
не будет никого чужого.