Неточные совпадения
У Григорьева была большая прекрасная библиотека, составленная им исключительно
на Сухаревке. Сын его, будучи студентом, участвовал в революции. В 1905
году он был расстрелян царскими войсками. Тело его нашли
на дворе Пресненской части, в груде трупов. Отец не пережил этого и умер. Надо сказать, что и ранее Григорьев считался неблагонадежным и иногда открыто воевал с полицией и ненавидел сыщиков…
Перечислить все, что было в этих залах, невозможно. А
на дворе, кроме того, большой сарай был завален весь разными редкостями более громоздкими. Тут же вся его библиотека. В отделении первопечатных книг была книга «Учение Фомы Аквинского», напечатанная в 1467
году в Майнце, в типографии Шефера, компаньона изобретателя книгопечатания Гутенберга.
На дворе огромного владения Ляпиных сзади особняка стояло большое каменное здание, служившее когда-то складом под товары, и его в конце семидесятых
годов Ляпины перестроили в жилой дом, открыв здесь бесплатное общежитие для студентов университета и учеников Училища живописи и ваяния.
Во
дворе дома Училища живописи во флигельке, где была скульптурная мастерская Волнухина, много
лет помещалась столовка, занимавшая две сводчатые комнаты, и в каждой комнате стояли чисто-начисто вымытые простые деревянные столы с горами нарезанного черного хлеба. Кругом
на скамейках сидели обедавшие.
Мосолов умер в 1914
году. Он пожертвовал в музей драгоценную коллекцию гравюр и офортов, как своей работы, так и иностранных художников. Его тургеневскую фигуру помнят старые москвичи, но редко кто удостаивался бывать у него. Целые дни он проводил в своем доме за работой, а иногда отдыхал с трубкой
на длиннейшем черешневом чубуке у окна, выходившего во
двор, где помещался в восьмидесятых
годах гастрономический магазин Генералова.
Рядом с домом Мосолова,
на земле, принадлежавшей Консистории, [Консистория — зал собрания (лат.). В дореволюционной России коллегиальный совет, подчиненный архиерею.] был простонародный трактир «Углич». Трактир извозчичий, хотя у него не было
двора, где обыкновенно кормятся лошади, пока их владельцы пьют чай. Но в то время в Москве была «простота», которую вывел в половине девяностых
годов обер-полицмейстер Власовский.
Так
года два подряд каждое воскресенье мальчуган приводил
на веревке красивую и ласковую рыжую собаку по кличке Цезарь, дворняжку, которая жила
на извозчичьем дворе-трактире в Столешниковом переулке, и продавал ее.
На Тверской, против Брюсовского переулка, в семидесятые и в начале восьмидесятых
годов, почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева — четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный погреб. И лавки и погребок имели два выхода:
на улицу и во
двор — и торговали
на два раствора.
В 1876
году здесь жил, еще будучи маленьким актером Малого театра, М. В. Лентовский: бедный номеришко,
на четвертом этаже, маленькие два окна, почти наравне с полом, выходившие во
двор, а имущества всего — одно пальтишко, гитара и пустые бутылки.
И сидели «раки»
годами в своих норах, полураздетые, босые, имея только общие опорки, чтобы
на двор выбегать, накинув
на истлевшую рубаху какие-нибудь лохмотья.
Неточные совпадения
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766
года он угадал голод и стал заблаговременно скупать хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с хлебом и гнали их прямо
на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
Порой дождливою намедни // Я, завернув
на скотный
двор… // Тьфу! прозаические бредни, // Фламандской школы пестрый сор! // Таков ли был я, расцветая? // Скажи, фонтан Бахчисарая! // Такие ль мысли мне
на ум // Навел твой бесконечный шум, // Когда безмолвно пред тобою // Зарему я воображал // Средь пышных, опустелых зал… // Спустя три
года, вслед за мною, // Скитаясь в той же стороне, // Онегин вспомнил обо мне.
Татьяна (русская душою, // Сама не зная почему) // С ее холодною красою // Любила русскую зиму, //
На солнце иней в день морозный, // И сани, и зарею поздной // Сиянье розовых снегов, // И мглу крещенских вечеров. // По старине торжествовали // В их доме эти вечера: // Служанки со всего
двора // Про барышень своих гадали // И им сулили каждый
год // Мужьев военных и поход.
В тот
год осенняя погода // Стояла долго
на дворе, // Зимы ждала, ждала природа. // Снег выпал только в январе //
На третье в ночь. Проснувшись рано, // В окно увидела Татьяна // Поутру побелевший
двор, // Куртины, кровли и забор, //
На стеклах легкие узоры, // Деревья в зимнем серебре, // Сорок веселых
на дворе // И мягко устланные горы // Зимы блистательным ковром. // Всё ярко, всё бело кругом.
Но наше северное
лето, // Карикатура южных зим, // Мелькнет и нет: известно это, // Хоть мы признаться не хотим. // Уж небо осенью дышало, // Уж реже солнышко блистало, // Короче становился день, // Лесов таинственная сень // С печальным шумом обнажалась, // Ложился
на поля туман, // Гусей крикливых караван // Тянулся к югу: приближалась // Довольно скучная пора; // Стоял ноябрь уж у
двора.