— Есть лучше всех на свете, красавица, полпуда навоза на ней таскается. Как поклонится — фунт отломится,
как павой пройдет — два нарастет… Одна нога хромая, на один глаз косая, малость конопатая, да зато бо-ога-атая!
Я видел,
как упало несколько человек, видел, как толпа бросилась к Страстному и как в это время в открывшихся дверях голицынского магазина появилась в одном сюртуке, с развевающейся седой гривой огромная фигура владельца. Он кричал на полицию и требовал, чтобы раненых несли к нему на перевязку.
Неточные совпадения
Петр Григорьевич на другой день в нашей компании смеялся, рассказывая,
как его испугали толпы городовых. Впрочем, было не до смеху: вместо кулаковской «Каторги» он рисковал
попасть опять в нерчинскую!
— По четыре рубля. Нет, ты гляди, товар-то
какой… По случаю аглицкий кусок
попал. Тридцать шесть пар вышло. Вот и у него, и у него. Сейчас только вынесли.
— Убери! — приказал он дрожавшей от страха полковнице. — Владимир Алексеевич,
как вы сюда
попали? Зайдемте ко мне в комнату.
Этюды с этих лисичек и другие классные работы можно было встретить и на Сухаревке, и у продавцов «под воротами». Они
попадали туда после просмотра их профессорами на отчетных закрытых выставках, так
как их было девать некуда, а на ученические выставки классные работы не принимались,
как бы хороши они ни были. За гроши продавали их ученики кому
попало, а встречались иногда среди школьных этюдов вещи прекрасные.
Речь Жадаева
попала в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного ряда. Первым делом было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были в большинстве лавок. Это был род спорта — у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания. В надворные сараи котов на ночь не пускали после того,
как одного из них в сарае ночью крысы сожрали.
Пожарные в двух этажах, низеньких и душных, были набиты,
как сельди в бочке, и
спали вповалку на нарах, а кругом на веревках сушилось промокшее на пожарах платье и белье. Половина команды — дежурная — никогда не раздевалась и
спала тут же в одежде и сапогах.
А. Ф. Стрельцов из любопытства посмотреть,
как бегут его лошади,
попал на бега впервые и заинтересовался ими. Жизнь его, дотоле молчаливая, наполнилась спортивными разговорами. Он стал ездить каждый беговой день на своей лошадке. Для ухода за лошадью дворник поставил своего родственника-мальчика, служившего при чьей-то беговой конюшне.
Стада улучшенных коров, таких же,
как Пава, вся удобренная, вспаханная плугами земля, девять равных полей, обсаженных лозинами, девяносто десятин глубоко запаханного навоза, рядовые сеялки, и т. п., — всё это было прекрасно, если б это делалось только им самим или им с товарищами, людьми сочувствующими ему.
— Да я их отпирал, — сказал Петрушка, да и соврал. Впрочем, барин и сам знал, что он соврал, но уж не хотел ничего возражать. После сделанной поездки он чувствовал сильную усталость. Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке, он тот же час разделся и, забравшись под одеяло, заснул сильно, крепко, заснул чудным образом,
как спят одни только те счастливцы, которые не ведают ни геморроя, ни блох, ни слишком сильных умственных способностей.
Все подымалось и разбегалось, по обычаю этого нестройного, беспечного века, когда не воздвигали ни крепостей, ни замков, а
как попало становил на время соломенное жилище свое человек.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я уж вас видел. Вы, кажется, тогда
упали? Что,
как ваш нос?
А уж Тряпичкину, точно, если кто
попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот…
Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь
какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не
спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места
упасть! И растянулся,
как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Хлестаков.
Как ничего? Я вижу, деньги
упали.