Неточные совпадения
Москва вводится
в план. Но чтобы создать новую Москву на месте старой,
почти тысячу лет строившейся кусочками, где какой удобен для строителя, нужны особые, невиданные доселе силы…
Из властей предержащих
почти никто не бывал на Сухаревке, кроме знаменитого московского полицмейстера Н. И. Огарева, голова которого с единственными
в Москве усами черными, лежащими на груди, изредка по воскресеньям маячила над толпой около палаток антикваров.
Квартиры
почти все на имя женщин, а мужья состоят при них. Кто портной, кто сапожник, кто слесарь. Каждая квартира была разделена перегородками на углы и койки…
В такой квартире
в трех-четырех разгороженных комнатках жило человек тридцать, вместе с детьми…
Трубную площадь и Неглинный проезд
почти до самого Кузнецкого моста тогда заливало при каждом ливне, и заливало так, что вода водопадом хлестала
в двери магазинов и
в нижние этажи домов этого района.
В руках его была лампочка
в пять рожков, но эти яркие во всяком другом месте огоньки здесь казались красными звездочками без лучей, ничего
почти не освещавшими, не могшими побороть и фута этого мрака.
Знакомый подземный коридор, освещенный тусклившимися сквозь туман электрическими лампочками. По всему желобу был настлан деревянный помост, во время оттепели все-таки заливавшийся местами водой. Работы уже
почти кончились, весь ил был убран, и подземная клоака была приведена
в полный порядок.
В одном из глухих, темных дворов свет из окон
почти не проникал, а по двору двигались неясные тени, слышались перешептывания, а затем вдруг женский визг или отчаянная ругань…
Засученные рукава открывали громадные кулаки,
в которых
почти исчезала колода карт.
— Да ведь он же режиссер. Ну, пришлют ему пьесу для постановки
в театре, а он сейчас же за мной. Прихожу к нему тайком
в кабинет. Двери позатворяет, слышу —
в гостиной знакомые голоса, товарищи по сцене там, а я, как краденый. Двери кабинета на ключ. Подает пьесу — только что с
почты — и говорит...
Развлекались еще ляпинцы во время студенческих волнений, будучи
почти всегда во главе движения. Раз было так, что больше половины «Ляпинки» ночевало
в пересыльной тюрьме.
Это ошибочное мнение укоренилось прочно, и художников образованных
в то время
почти не было.
На Трубе у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один из братьев Пеговых, ежедневно ходивший из своего богатого дома
в Гнездниковском переулке за своим любимым бергамотным, и покупал он его всегда на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов купил у Попова весь его громадный пустырь
почти в полторы десятины. На месте будок и «Афонькина кабака» вырос на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы были замощены.
В них густой массой,
почти в уровень с поверхностью земли, стоят зловонные нечистоты, между которыми виднеются плавающие внутренности и кровь.
Почти половину его занимает официально бойня мелкого скота, помещающаяся
в большом двухэтажном каменном сарае.
Полгода он обыкновенно проводил за границей, а другие полгода —
в Москве,
почти никого не принимая у себя.
В выходящем на проезд доме помещался трактир Арсентьича, задний фасад которого выходил на огромнейший двор, тянувшийся
почти до Златоустовского переулка.
Много лет спустя Пастухов, по секрету, на рыбной ловле, рассказал мне об этом факте, а потом подтвердил его мне известный
в свое время картежник Н.
В. Попов, близко знавший
почти всех членов шайки «червонных валетов», с которыми якшался, и добавил ряд подробностей, неизвестных даже Пастухову.
После вечерней «зари» и до утренней генералов лишают церемониала отдания
чести. Солдаты дремлют
в караульном доме, только сменяясь по часам, чтобы стеречь арестантов на двух постах: один под окнами «клоповника», а другой под окнами гауптвахты, выходящими тоже во двор, где содержались
в отдельных камерах арестованные офицеры.
В те давние времена пожарные, николаевские солдаты, еще служили по двадцать пять лет обязательной службы и были
почти все холостые, имели «твердых» возлюбленных — кухарок.
Я помню одно необычайно сухое лето
в половине восьмидесятых годов, когда
в один день было четырнадцать пожаров, из которых два — сбор всех частей. Горели Зарядье и Рогожская
почти в одно и то же время… А кругом мелкие пожары…
— Сегодня сообщили
в редакцию, что они арестованы. Я ездил проверить известие: оба эти князя никакие не князья, они оказались атаманами шайки бандитов, и деньги, которые проигрывали, они привезли с последнего разбоя
в Туркестане. Они напали на
почту, шайка их перебила конвой, а они собственноручно зарезали почтовых чиновников, взяли ценности и триста тысяч новенькими бумажками, пересылавшимися
в казначейство. Оба они отправлены
в Ташкент, где их ждет виселица.
Почти все московские охотники, люди со средствами, стали членами клуба, и он быстро вошел
в моду.
На другом конце стола прилизанный, с английским пробором на лысеющей голове скаковой «джентльмен», поклонник «карт, женщин и лошадей», весь занят игрой. Он соображает, следит за каждой картой, рассматривает каждую полоску ее крапа, когда она еще лежит
в ящике под рукой банкомета, и ставит то мелко, то вдруг большой куш и
почти всегда выигрывает.
Сейчас, перечитывая бессмертную комедию, я еще раз утверждаюсь, что забаллотированный Чатский и есть Чацкий. Разве Фамусов, «Аглицкого клоба верный сын до гроба», — а там
почти все были Фамусовы, — потерпел бы Чацкого
в своей среде? А как забаллотировать? Да пустить слух, что он… сумасшедший!..
О. О. Садовская,
почти ежедневно заходившая
в магазин, пользовалась особым почетом, как любимая артистка.
Почти полвека стояла зрячая Фемида, а может быть, и до сего времени уцелела как памятник старины
в том же виде. Никто не обращал внимания на нее, а когда один газетный репортер написал об этом заметку
в либеральную газету «Русские ведомости», то она напечатана не была.
Во всех
почти банях
в раздевальнях были деревянные столбы, поддерживавшие потолок.
А главное, они, уже напитавшиеся слухами от родных
в деревне, вспоминая
почти что сверстника Федьку или Степку, приехавшего жениться из Москвы
в поддевке,
в сапогах с калошами да еще при цепочке и при часах, настоящим москвичом, — сами мечтали стать такими же.
Широко и весело зажила Вера Ивановна на Пречистенке,
в лучшем из своих барских особняков, перешедших к ней по наследству от отца. У нее стали бывать и золотая молодежь, и модные бонвиваны — львы столицы, и дельные люди, вплоть до крупных судейских чинов и адвокатов. Большие коммерческие дела после отца Вера Ивановна вела
почти что лично.
Братья Стрельцовы — люди
почти «
в миллионах», московские домовладельцы, староверы, кажется, по Преображенскому толку, вся жизнь их была как на ладони: каждый шаг их был известен и виден десятки лет. Они оба — холостяки, жили
в своем уютном доме вместе с племянницей, которая была все для них: и управляющей всем хозяйством, и кухаркой, и горничной.
У братьев жизнь была рассчитана по дням, часам и минутам. Они были
почти однолетки, один брюнет с темной окладистой бородкой, другой посветлее и с проседью. Старший давал деньги
в рост за огромные проценты.
В суде было дело Никифорова и Федора Стрельцова, обвиняемого первым
в лихоимстве: брал по сорок процентов!
Купаться
в бассейн Сандуновских бань приходили артисты лучших театров, и между ними
почти столетний актер, которого принял
в знак почтения к его летам Корш. Это Иван Алексеевич Григоровский, служивший на сцене то
в Москве, то
в провинции и теперь игравший злодеев
в старых пьесах, которые он знал наизусть и играл их еще
в сороковых годах.
Так,
в левой зале крайний столик у окна с четырех часов стоял за миллионером Ив. Вас. Чижевым, бритым, толстенным стариком огромного роста. Он
в свой час аккуратно садился за стол, всегда
почти один, ел часа два и между блюдами дремал.
Сам Красовский был тоже любитель этого спорта, дававшего ему большой доход по трактиру. Но последнее время,
в конце столетия, Красовский сделался ненормальным, больше проводил время на «Голубятне», а если являлся
в трактир, то ходил по залам с безумными глазами, распевал псалмы, и… его, конечно, растащили: трактир, когда-то «золотое дно», за долги перешел
в другие руки, а Красовский кончил жизнь
почти что нищим.
И много таких мстителей было среди богатого московского купечества, чему доказательством служило существование долгового отделения,
в котором сидело
почти постоянно около тридцати человек.
На Тверской, против Брюсовского переулка,
в семидесятые и
в начале восьмидесятых годов,
почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева — четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный погреб. И лавки и погребок имели два выхода: на улицу и во двор — и торговали на два раствора.
В 1876 году здесь жил, еще будучи маленьким актером Малого театра, М.
В. Лентовский: бедный номеришко, на четвертом этаже, маленькие два окна,
почти наравне с полом, выходившие во двор, а имущества всего — одно пальтишко, гитара и пустые бутылки.
После больших праздников, когда пили и похмелялись неделями, садились за работу
почти голыми, сменив
в трактире единственную рубашку на тряпку, чтобы только «стыд прикрыть».
Почти во всех росли большие деревья, посаженные
в давние времена по распоряжению начальства.