Неточные совпадения
Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и
ресторанов. Приходилось добывать деньги всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли «на стреме», когда взрослые воровали, и
в то же время сами подучивались у взрослых «работе».
Стал нищенствовать по ночам у
ресторанов «
в разувку» — бегает босой по снегу, а за углом у товарища валенки.
Извозчики разъехались. Публика прошла. К сверкавшему Яблочковыми фонарями подъезду Купеческого клуба подкатывали собственные запряжки, и выходившие из клуба гости на лихачах уносились
в загородные
рестораны «взять воздуха» после пира.
Еще задолго до
ресторана «Эрмитаж»
в нем помещался разгульный трактир «Крым», и перед ним всегда стояли тройки, лихачи и парные «голубчики» по зимам, а
в дождливое время часть Трубной площади представляла собой непроездное болото, вода заливала Неглинный проезд, но до Цветного бульвара и до дома Внукова никогда не доходила.
И сразу успех неслыханный. Дворянство так и хлынуло
в новый французский
ресторан, где, кроме общих зал и кабинетов, был белый колонный зал,
в котором можно было заказывать такие же обеды, какие делал Оливье
в особняках у вельмож. На эти обеды также выписывались деликатесы из-за границы и лучшие вина с удостоверением, что этот коньяк из подвалов дворца Людовика XVI, и с надписью «Трианон».
Сытые,
в своих нелепых воланах дорогого сукна, подпоясанные шитыми шелковыми поясами, лихачи смотрят гордо на проходящую публику и разговаривают только с выходящими из подъезда
ресторана «сиятельными особами».
То-то, мол, говорим,
ресторан! А ехали мы сюда поесть знаменитого тестовского поросенка, похлебать щец с головизной, пощеботить икорки ачуевской да расстегайчика пожевать, а тут вот… Эф бруи… Яйца-то нам и
в степи надоели!
Навстречу летят ночные гуляки от «Яра» —
ресторана в Петровском парке — на тройках, «голубчиках» и лихачах, обнявшись с надушенными дамами, с гиком режут площадь, мчась по Тверской или вниз по Столешникову на Петровку.
Актеры могли еще видеться с антрепренерами
в театральных
ресторанах: «Щербаки» на углу Кузнецкого переулка и Петровки, «Ливорно»
в Кузнецком переулке и «Вельде» за Большим театром; только для актрис, кроме Кружка, другого места не было.
Литературно-художественный кружок основался совершенно случайно
в немецком
ресторане «Альпийская роза» на Софийке.
Трактир Тестова был из тех русских трактиров, которые
в прошлом столетии были
в большой моде, а потом уже стали называться
ресторанами.
Тогда
в центре города был только один «
ресторан» — «Славянский базар», а остальные назывались «трактиры», потому что главным посетителем был старый русский купец.
Потом «фрачники» появились
в загородных
ресторанах. Расчеты с буфетом производились марками. Каждый из половых получал утром из кассы на 25 рублей медных марок, от 3 рублей до 5 копеек штука, и, передавая заказ гостя, вносил их за кушанье, а затем обменивал марки на деньги, полученные от гостя.
Половые и официанты жалованья
в трактирах и
ресторанах не получали, а еще сами платили хозяевам из доходов или определенную сумму, начиная от трех рублей
в месяц и выше, или 20 процентов с чаевых, вносимых
в кассу.
Был еще за Тверской заставой
ресторан «Эльдорадо» Скалкина, «Золотой якорь» на Ивановской улице под Сокольниками,
ресторан «Прага», где Тарарыкин сумел соединить все лучшее от «Эрмитажа» и Тестова и даже перещеголял последнего расстегаями «пополам» — из стерляди с осетриной.
В «Праге» были лучшие бильярды, где велась приличная игра.
Когда пошло увлечение модой и многие из трактиров стали называться «
ресторанами» — даже «Арсентьич», перейдя
в другие руки, стал именоваться
в указателе официально «Старочеркасский
ресторан», а публика шла все так же
в «трактир» к «Арсентьичу».
Много потом наплодилось
в Москве
ресторанов и мелких ресторанчиков, вроде «Италии», «Ливорно», «Палермо» и «Татарского»
в Петровских линиях, впоследствии переименованного
в гостиницу «Россия».
В них было очень дешево и очень скверно. Впрочем, исключением был «Петергоф» на Моховой, где Разживин ввел дешевые дежурные блюда на каждый день, о которых публиковал
в газетах.
Были еще немецкие
рестораны, вроде «Альпийской розы» на Софийке, «Билло» на Большой Лубянке, «Берлин» на Рождественке, Дюссо на Неглинной, но они не типичны для Москвы, хотя кормили
в них хорошо и подавалось кружками настоящее пильзенское пиво.
Из маленьких
ресторанов была интересна на Кузнецком мосту
в подвале дома Тверского подворья «Венеция». Там
в отдельном зальце с запиравшеюся дверью собирались деды нашей революции. И удобнее места не было:
в одиннадцать часов
ресторан запирался, публика расходилась — и тут-то и начинались дружеские беседы
в этом небольшом с завешенными окнами зале.
Рестораном еще назывался трактир «Молдавия»
в Грузинах, где днем и вечером была обыкновенная публика, пившая водку, а с пяти часов утра к грязному крыльцу деревянного голубовато-серого дома подъезжали лихачи-одиночки, пары и линейки с цыганами.
А невдалеке от «Молдавии», на Большой Грузинской,
в доме Харламова,
в эти же часы оживлялся более скромный трактир Егора Капкова.
В шесть часов утра чистый зал трактира сплошь был полон фрачной публикой. Это официанты загородных
ресторанов, кончившие свою трудовую ночь, приезжали кутнуть
в своем кругу: попить чайку, выпить водочки, съесть селяночку с капустой.
Старик Щербаков был истинным другом актеров и
в минуту безденежья, обычно к концу Великого поста, кроме кредита по
ресторану, снабжал актеров на дорогу деньгами, и никто не оставался у него
в долгу.
Между актерами было, конечно, немало картежников и бильярдных игроков, которые постом заседали
в бильярдной
ресторана Саврасенкова на Тверском бульваре, где велась крупная игра на интерес.
В прежние времена неслись мимо этих ворот дорогие запряжки прожигателей жизни на скачки и на бега — днем, а по ночам —
в загородные
рестораны — гуляки на «ечкинских» и «ухарских» тройках, гремящих бубенцами и шуркунцами «голубчиках» на паре с отлетом или на «безживотных» сайках лихачей, одетых
в безобразные по толщине воланы дорогого сукна, с шелковыми поясами,
в угластых бархатных цветных шапках.
— Ого, вы кусаетесь? Нет, право же, он недюжинный, — примирительно заговорила она. — Я познакомилась с ним года два тому назад, в Нижнем, он там не привился. Город меркантильный и ежегодно полтора месяца сходит с ума: все купцы, купцы, эдакие огромные, ярмарка, женщины, потрясающие кутежи. Он там сильно пил, нажил какую-то болезнь. Я научила его как можно больше кушать сладостей, это совершенно излечивает от пьянства. А то он, знаете,
в ресторанах философствовал за угощение…
Неточные совпадения
— А насчет этих клубов, Дюссотов, [Дюссо (Dussot) — владелец известного
в Петербурге
ресторана.] пуантов этих ваших или, пожалуй, вот еще прогрессу — ну, это пусть будет без нас, — продолжал он, не заметив опять вопроса. — Да и охота шулером-то быть?
Через несколько минут они сидели
в сумрачном, но уютном уголке маленького
ресторана; Лютов молитвенно заказывал старику лакею:
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не
в ладу, не
в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из
ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают,
в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Приятно было наблюдать за деревьями спокойное, парадное движение праздничной толпы по аллее. Люди шли
в косых лучах солнца встречу друг другу, как бы хвастливо показывая себя, любуясь друг другом. Музыка, смягченная гулом голосов, сопровождала их лирически ласково. Часто доносился веселый смех, ржание коня, за углом
ресторана бойко играли на скрипке, масляно звучала виолончель, женский голос пел «Матчиш», и Попов, свирепо нахмурясь, отбивая такт мохнатым пальцем по стакану, вполголоса, четко выговаривал:
Вышли из
ресторана, взяли извозчика; глядя
в его сутулую спину, туго обтянутую синим кафтаном, Макаров говорил: