Неточные совпадения
Но самый большой и постоянный доход давала съемщикам торговля вином. Каждая квартира — кабак.
В стенах, под полом,
в толстых ножках столов — везде были склады вина, разбавленного водой, для своих ночлежников и для их
гостей. Неразбавленную водку днем можно было получить
в трактирах и кабаках, а ночью торговал водкой
в запечатанной посуде «шланбой».
Кругом,
в низких прокуренных залах, галдели
гости, к вечеру уже подвыпившие. Среди них сновали торгаши с мелочным товаром, бродили вокруг столов случайно проскользнувшие нищие, гремели кружками монашки-сборщицы.
Действительно, я напечатал рассказ «
В глухую», где подробно описал виденный мною притон, игру
в карты, отравленного «малинкой»
гостя, которого потащили сбросить
в подземную клоаку, приняв за мертвого. Только Колосов переулок назвал Безымянным. Обстановку описал и
в подробностях, как живых, действующих лиц. Барон Дорфгаузен, Отто Карлович… и это действительно было его настоящее имя.
— Не было бы. Ведь их
в квартиру пускать нельзя без нее… А народ они грамотный и сцену знают. Некоторые — бывшие артисты…
В два дня пьесу стряпаем: я — явление, другой — явление, третий — явление, и кипит дело… Эллен, ты угощай завтраком
гостя, а я займусь пьесой… Уж извините меня… Завтра утром сдавать надо… Посидите с женой.
Извозчики разъехались. Публика прошла. К сверкавшему Яблочковыми фонарями подъезду Купеческого клуба подкатывали собственные запряжки, и выходившие из клуба
гости на лихачах уносились
в загородные рестораны «взять воздуха» после пира.
И до сих пор есть еще
в Москве
в живых люди, помнящие обед 17 сентября, первые именины жены после свадьбы. К обеду собралась вся знать, административная и купеческая. Перед обедом
гости были приглашены
в зал посмотреть подарок, который муж сделал своей молодой жене. Внесли огромный ящик сажени две длины, рабочие сорвали покрышку. Хлудов с топором
в руках сам старался вместе с ними. Отбили крышку, перевернули его дном кверху и подняли. Из ящика вывалился… огромный крокодил.
С каждой рюмкой компания оживлялась, чокались, пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный, начал даже очень громко «родителей поминать». Более трезвые товарищи его уговорили уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч» побрел
в свою «Ляпинку», благо это было близко. Еще человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем товарищи, а когда все было съедено и выпито,
гости понемногу стали уходить.
Иногда кто-нибудь
в это время играл на рояле, кто-нибудь из гостей-певцов пел или читал стихи.
Хлебосольный Шиловский на последние рубли
в своей небольшой, прекрасно обставленной квартире угощал своих
гостей ужинами с винами — художники стали стесняться бывать и ужинать на чужой счет, да еще
в непривычной барской обстановке.
Это был обряд «посвящения»
в члены кружка. Так же подносился «Орел» почетным
гостям или любому из участников «сред», отличившемуся красивой речью, удачным экспромтом, хорошо сделанным рисунком или карикатурой. Весело зажили «среды». Собирались, рисовали, пили и пели до утра.
Это уже
в новом помещении,
в особняке на Большой Молчановке, когда на «среды» стало собираться по сто и более участников и
гостей. А там,
в Савеловском переулке, было еще только начало «сред».
Основная масса
гостей являлась часов
в десять.
Так было
в шестидесятых годах, так было и
в семидесятых годах
в «Аду», только прежде было проще:
в «Треисподнюю» и
в «адские кузницы» пускались пары с улицы, и
в каморки ходили из зала запросто всякие
гости, кому надо было уединиться.
Иногда
в семидесятых годах
в «Ад» заходили почетные
гости — актеры Народного театра и Артистического кружка для изучения типов.
Три француза вели все дело. Общий надзор — Оливье. К избранным
гостям — Мариус, и
в кухне парижская знаменитость — повар Дюге.
Яблоки кальвиль, каждое с гербом, по пять рублей штука при покупке… И прятали замоскворецкие
гости по задним карманам долгополых сюртуков дюшесы и кальвиль, чтобы отвезти их
в Таганку,
в свои старомодные дома, где пахло деревянным маслом и кислой капустой…
Кушанья тогда заказывали на слово, деньги, полученные от
гостя, половые несли прямо
в буфет, никуда не заходя, платили, получали сдачу и на тарелке несли ее, тоже не останавливаясь, к
гостю.
Вмиг разменяет, сочтет на глазах
гостя, тот положит
в карман, и делу конец.
А если
гость пьяненький, он получал с него так: выпил, положим,
гость три рюмки водки и съел три пирожка. Значит, за три рюмки и три пирожка надо сдать
в буфет 60 копеек.
В этом зале
гости сидели
в шубах и наскоро ели блины, холодную белужину или осетрину с хреном и красным уксусом.
Подъезжает
в день бала к подъезду генерал-губернаторского дворца какой-нибудь Ванька Кулаков
в белых штанах и расшитом «благотворительном» мундире «штатского генерала», входит
в вестибюль, сбрасывает на руки швейцару соболью шубу и, отсалютовав с вельможной важностью треуголкой дежурящему
в вестибюле участковому приставу, поднимается по лестнице
в толпе дам и почетных
гостей.
Все больше и больше собиралось посетителей, больше становилось членов клуба. Это был единственный тогда клуб, где членами были и дамы. От наплыва
гостей и новых членов тесно стало
в игнатьевских залах.
В Купеческом клубе жрали аршинных стерлядей на обедах.
В Охотничьем — разодетые дамы «кушали деликатесы», интриговали на маскарадах,
в карточные их не пускали.
В Немецком — на маскарадах,
в «убогой роскоши наряда»,
в трепаных домино, «замарьяживали» с бульвара пьяных
гостей, а шулера обыгрывали их
в карточных залах.
По всем стенам аванзала стояли удивительно покойные, мягкие диваны, где после обеда члены клуба и
гости переваривали пищу
в облаках дыма ароматных сигар, а
в старину — жуковского табаку
в трубках с саженными черешневыми чубуками, которые зажигали лакеи.
В левом углу проходной «галереи» была дверка
в «инфернальную» и
в «старшинскую» комнату, где происходили экстренные заседания старшин
в случае каких-нибудь споров и недоразумений с
гостями и членами клуба. Здесь творили суд и расправу над виновными, имена которых вывешивались на «черную доску».
Зал переполнен. Наркомы, представители учреждений, рабочих организаций… Пальто, пиджаки, кожаные куртки, военные шинели…
В первый раз за сто лет своего существования зал видит
в числе почетных
гостей женщин.
Гости собираются группами около уголков и витрин — каждый находит свое, близкое ему по переживаниям.
В этот день даже во времена самой злейшей реакции это был единственный зал
в России, где легально произносились смелые речи. «Эрмитаж» был во власти студентов и их
гостей — любимых профессоров, писателей, земцев, адвокатов.
Лакеи вносят
в тонких длинных бокалах шампанское: «Редерер» или «Клико» — для почетных и ланинское — для
гостей попроще.
Потом часть
гостей идет
в соседние комнаты играть
в карты.
После отъезда «молодых»
гости еще допивают остатки, а картежники, пришедшие
в азарт, иногда играют до следующего дня.
Еще за кутьей, этим поминовенным кушаньем, состоявшим из холодного риса с изюмом, и за блинами со свежей икрой, которую лакеи накладывали полными ложками на тарелки, слышался непрерывный топот вместе с постукиванием ножей. Если закрыть глаза, представлялось, что сидишь
в конюшне с деревянным полом. Это
гости согревали ноги.
Один из
гостей Волконской, поэт А. Н. Муравьев, случайно повредил стоявшую
в салоне статую Аполлона. Сконфузившись и желая выйти из неловкого положения, Муравьев на пьедестале статуи написал какое-то четверостишие, вызвавшее следующий экспромт Пушкина...
Ровно
в полдень,
в назначенный час открытия, двери магазина отворились, и у входа появился громадный швейцар. Начали съезжаться
гости, сверкая орденами и лентами, военное начальство, штатские генералы
в белых штанах и плюмажных треуголках, духовенство
в дорогих лиловых рясах. Все явились сюда с какого-то официального богослужения
в Успенском соборе. Некоторые, впрочем, заезжали домой и успели переодеться. Елисеев ловко воспользовался торжественным днем.
В зале встречал
гостей стройный блондин — Григорий Григорьевич Елисеев
в безукоризненном фраке, с «Владимиром» на шее и французским орденом «Почетного легиона»
в петлице. Он получил этот важный орден за какое-то очень крупное пожертвование на благотворительность, а «Почетный легион» — за выставку
в Париже выдержанных им французских вин.
Это был самый дорогой
гость, первый знаток вин, создавший огромное виноделие Удельного ведомства и свои образцовые виноградники «Новый Свет»
в Крыму и на Кавказе, — Лев Голицын.
Все остальные
гости были рассажены строго по чинам и положению
в обществе. Под ложей, на эстраде, расположился оркестр музыки.
Цыгане — страшные любители скачек — тоже пользуются этими сведениями, жарясь для этого
в семидесятиградусную жару,
в облаке горячего пара, который нагоняют банщики для своих щедрых
гостей.
Два банщика
в голубых рубахах откупоривают бутылки, пробки летят
в потолок, рублевое ланинское шампанское холодным душем низвергается на
гостей.
После этого не менее четырех лет мальчик состоит
в подручных, приносит с кухни блюда, убирает со стола посуду, учится принимать от
гостей заказы и, наконец, на пятом году своего учения удостаивается получить лопаточник для марок и шелковый пояс, за который затыкается лопаточник, — и мальчик служит
в зале.
Старые половые, посылаемые на крупные ресторанные заказы, имели фраки, а
в единственном тогда «Славянском базаре» половые служили во фраках и назывались уже не половыми, а официантами, а
гости их звали: «Человек!»
Потом «фрачники» появились
в загородных ресторанах. Расчеты с буфетом производились марками. Каждый из половых получал утром из кассы на 25 рублей медных марок, от 3 рублей до 5 копеек штука, и, передавая заказ
гостя, вносил их за кушанье, а затем обменивал марки на деньги, полученные от
гостя.
Этой чисто купеческой привычкой насмехаться и глумиться над беззащитными некоторые половые умело пользовались. Они притворялись оскорбленными и выуживали «на чай». Был такой у Турина половой Иван Селедкин. Это была его настоящая фамилия, но он ругался, когда его звали по фамилии, а не по имени. Не то, что по фамилии назовут, но даже
в том случае, если
гость прикажет подать селедку, он свирепствует...
Лысый, с подстриженными усами, начисто выбритый, всегда
в черном дорогом сюртуке, Алексей Дмитриевич Лопашов пользовался уважением и одинаково любезно относился к
гостям, кто бы они ни были.
И, насмотревшись за ночь на важных
гостей, сами важничали и пробирали половых
в белых рубашках за всякую ошибку и даже иногда подражали тем, которым они служили час назад, важно подзывали половых...