Цитаты со словом «выпей»
Там, где недавно, еще на моей памяти,
были болота, теперь — асфальтированные улицы, прямые, широкие.
И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь на месте старой, они должны узнать, какова
была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней.
Безветренный снег валил густыми хлопьями, сквозь его живую вуаль изредка виднелись какие-то светлевшие пятна, и, только наткнувшись на деревянный столб, можно
было удостовериться, что это фонарь для освещения улиц, но он освещал только собственные стекла, залепленные сырым снегом.
И вдруг — сначала в одном дворе, а потом и в соседних ему ответили проснувшиеся петухи. Удивленные несвоевременным пением петухов, сначала испуганно, а потом зло залились собаки. Ольховцы ожили. Кое-где засветились окна, кое-где во дворах застучали засовы, захлопали двери, послышались удивленные голоса: «Что за диво! В два часа ночи
поют петухи!»
Мой друг Костя Чернов залаял по-собачьи; это он умел замечательно, а потом завыл по-волчьи. Мы его поддержали. Слышно
было, как собаки гремят цепями и бесятся.
Так я в первый раз увидел колибер, уже уступивший место дрожкам, высокому экипажу с дрожащим при езде кузовом, задняя часть которого лежала на высоких, полукругом, рессорах. Впоследствии дрожки
были положены на плоские рессоры и стали называться, да и теперь зовутся, пролетками.
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не
будет… На той неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
Против дома Мосолова (на углу Большой Лубянки)
была биржа наемных экипажей допотопного вида, в которых провожали покойников.
На морды лошадей
были надеты торбы или висели на оглобле веревочные мешки, из которых торчало сено.
Лошади кормились, пока их хозяева
пили чай.
Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах, с ведром в руке — к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и
поили лошадей. Набрасывались на прохожих с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, — кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
Но для нанимателя дело еще не
было кончено, и он не мог взять возчика, который брал подходящую цену.
К подъезду Малого театра, утопая железными шинами в несгребенном снегу и ныряя по ухабам, подползла облезлая допотопная театральная карета. На козлах качался кучер в линючем армяке и вихрастой, с вылезшей клочьями паклей шапке, с подвязанной щекой. Он чмокал, цыкал, дергал веревочными вожжами пару разномастных, никогда не чищенных «кабысдохов», из тех, о которых популярный в то время певец Паша Богатырев
пел в концертах слезный романс...
Были когда-то и вы рысаками,
И кучеров вы имели лихих…
Так шли годы, пока не догадались выяснить причину. Оказалось, что повороты (а их
было два: один — под углом Малого театра, а другой — на площади, под фонтаном с фигурами скульптора Витали) были забиты отбросами города.
Чем больше собирается народу, тем оживленнее рабочие: они, как и актеры, любят
петь и играть при хорошем сборе.
Запевала оживляется, — что видит, о том и
поет. Вот он усмотрел толстую барыню-щеголиху и высоким фальцетом, отчеканивая слова, выводит...
«Дубинушку»
пели, заколачивая сваи как раз на том месте, где теперь в недрах незримо проходит метро.
— Только разворуют, толку не
будет.
Да кроме того, с одной «Дубинушкой» вместо современной техники далеко уехать
было тоже мудрено.
Хитровские «гурманы» любят лакомиться объедками. «А ведь это
был рябчик!» — смакует какой-то «бывший».
А кто попроще —
ест тушеную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, легкое и завернутую рулетом коровью требуху с непромытой зеленью содержимого желудка — рубец, который здесь зовется «рябчик».
Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола,
были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей.
Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и
есть «нумер», где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев…
В доме Румянцева
были два трактира-«Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга».
Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они
были приняты.
В «Пересыльном» собирались бездомники, нищие и барышники, в «Сибири» — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех
была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых.
Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не
было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята»
были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
Рудников
был тип единственный в своем роде.
Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не
был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.
С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы
были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.
— Ну, вот он
есть, Махалкин. А это ты, Лавров? Ну-ка вылазь, покажись барину.
— Соборным певчим
был, семинарист. А вот до чего дошел! Тише вы, дьяволы! — крикнул Рудников, и мы начали подниматься по узкой деревянной лестнице на чердак. Внизу гудело «многая лета».
Иногда бывали обходы, но это
была только видимость обыска: окружат дом, где поспокойнее, наберут «шпаны», а «крупные» никогда не попадались.
Я, конечно,
был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
Женщина успела выскочить на улицу, оборванец
был остановлен и лежал уже на полу: его «успокоили». Это было делом секунды.
Я
выпил один за другим два стаканчика, съел яйцо, а он все сидит и смотрит.
Я заставил его очистить яйцо.
Выпили еще по стаканчику.
Один раз
была неудача, но совершенно особого характера.
Тот, о ком я говорю,
был человек смелости испытанной, не побоявшийся ни «Утюга», ни «волков Сухого оврага», ни трактира «Каторга», тем более, что он знал и настоящую сибирскую каторгу.
Словом, это
был не кто иной, как знаменитый П. Г. Зайчневский, тайно пробравшийся из места ссылки на несколько дней в Москву.
Да и мне весело
было идти с таким подходящим товарищем.
Мы быстро пересекли площадь. Подколокольный переулок, единственный, где не
было полиции, вывел нас на Яузский бульвар. А железо на крышах домов уже гремело. Это «серьезные элементы» выбирались через чердаки на крышу и пластами укладывались около труб, зная, что сюда полиция не полезет…
Петр Григорьевич на другой день в нашей компании смеялся, рассказывая, как его испугали толпы городовых. Впрочем,
было не до смеху: вместо кулаковской «Каторги» он рисковал попасть опять в нерчинскую!
В восьмидесятых годах я
был очевидцем такой сцены в доме Ромейко.
Зашел я как-то в летний день, часа в три, в «Каторгу». Разгул уже
был в полном разгаре. Сижу с переписчиком ролей Кириным. Кругом, конечно, «коты» с «марухами». Вдруг в дверь влетает «кот» и орет...
Цитаты из русской классики со словом «выпей»
Ассоциации к слову «выпить»
Предложения со словом «выпить»
- Папа забыл поздороваться, схватил из её рук чашку и залпом выпил чай.
- Он беспомощно повернулся и выпил ещё стакан скверного хереса, которым угощал его добрейший викарий.
- Д я д я. Они ещё не насытились. Пусть ещё выпьют чай и возьмут хлеб с сыром.
- (все предложения)
Предложения со словом «выпь»
- Приду домой, приму душ, переоденусь из неудобного офисного костюма в халатик, хряпну рюмочку ликёра, съем клубничку, потом выпью кофе с шоколадкой, а круассаны оставлю на завтрак…
- – Когда часы починят, я выпью чаю, – заявил он. – Но не раньше.
- – Ты посиди, выпей ещё, – она заботливо придвинула ко мне матовую бутыль.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «выпить»
Сочетаемость слова «выпь»
Афоризмы русских писателей со словом «выпить»
- Хотеть, чтоб нас хвалил весь свет,
Не то же ли, что выпить море?
- Когда хочется пить, то кажется, что выпьешь целое море — это вера; а когда станешь пить, то выпьешь всего стакана два — это наука.
- Бывает полно значенья
Простое касанье рук,
Бывает любви помраченье:
ей цену забудешь вдруг —
забудешь, что жизни дороже,
что смерти сильней она…
Пусть долго на свете я прожил,
Любовь я не выпил до дна.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно