Неточные совпадения
Основал ее писатель Н.Ф. Павлов и начал печатать в своей типографии в доме Клевезаль, против Мясницкой части. Секретарем
редакции был Н.С. Скворцов, к которому, после смерти Павлова, в 1864 году перешла
газета, — и сразу стала в оппозицию «Московским ведомостям» М.Н. Каткова и П.М. Леонтьева.
Составилась работоспособная
редакция, а средств для издания было мало. Откликнулся на поддержку идейной
газеты крупный железнодорожник В.К. фон Мекк и дал необходимую крупную сумму. Успех издания рос. Начали приглашаться лучшие силы русской литературы, и 80-е годы можно считать самым блестящим временем
газеты, с каждым днем все больше и больше завоевывавшей успех. Действительно,
газета составлялась великолепно и оживилась свежестью информации, на что прежде мало обращалось внимания.
Вход в
редакцию через подъезд со двора, по шикарной лестнице, в первый раз на меня, не видавшего
редакций, кроме ютившихся по переулкам, каковы были в других московских изданиях, произвел приятное впечатление сразу, а самая
редакция — еще больше. Это была большая, светлая, с высокими окнами комната, с рядом столов, покрытых зеленым сукном, с книжными шкафами, с уложенными в порядке на столах
газетами. Тишина полная. Разговор тихий.
Рядом с А.П. Лукиным писал судебный отчет Н.В. Юнгфер, с которым я не раз уже встречался в зале суда на крупных процессах. Около него писал хроникер, дававший важнейшие известия по Москве и место которого занял я:
редакция никак не могла ему простить, что он доставил подробное описание освящения храма Спасителя ровно за год раньше его освящения, которое было напечатано и возбудило насмешки над
газетой. Прямо против двери на темном фоне дорогих гладких обоев висел единственный большой портрет Н.С. Скворцова.
Никогда не забыть мне беседы в
редакции «Русских ведомостей», в кабинете В.М. Соболевского, за чаем, где Н.К. Михайловский и А.И. Чупров говорили, что в России еще не народился пролетариат, а в ответ на это Успенский привел в пример моих только что напечатанных «Обреченных», попросил принести номер
газеты и заставил меня прочитать вслух.
Прошло недели две. В
редакции «Русских ведомостей» заведующий иностранными
газетами А.Е. Крепов преподнес мне экземпляр
газеты, в которой была перепечатана эта заметка из «Петербургского листка».
Когда я вернулся из весенней зелени степей, зашел в
редакцию — будто в погреб попал, и все эти чопорные, застегнутые на все пуговицы члены профессорской
газеты показались мне морожеными судаками.
В 1896 году, перед коронационными торжествами, ко мне приехал М.А. Саблин и от имени
редакции просил меня давать для
газеты описания событий, связанных с торжествами.
Входят двое: русский, Редер, корреспондент австрийской
газеты, а с ним японец, корреспондент токийской
газеты. Меня интервьюируют. Японец с удивлением смотрит на меня, поражается, а Редер сообщает, что «Русские ведомости» арестованы и в
редакции и у газетчиков отбирают номера
газеты.
Я бросился первым делом в
редакцию. Там В.М. Соболевский и М.А. Саблин. Радостно меня встречают. Благодарят. На дворе шумят газетчики — получают
газету для розницы, мне устраивают овацию.
В 1880 году издавал
газету И. И Смирнов, владелец типографии и арендатор всех театральных афиш, зарабатывавший хорошие деньги, но всегда бывший без гроша и в долгу, так как был азартный игрок и все ночи просиживал за картами в Немецком клубе. В редких случаях выигрыша он иногда появлялся в
редакции и даже платил сотрудникам. Хозяйственной частью ведал соиздатель И.М. Желтов, одновременно и книжник и трактирщик, от которого зависело все дело, а он считал совершенно лишним платить сотрудникам деньги.
Кормились объявлениями два мелких репортерчика Козин и Ломоносов. Оба были уже весьма пожилые. Козин служил писцом когда-то в участке и благодаря знакомству с полицией добывал сведения для
газеты. Это был маленький, чистенький старичок, живой и быстрый, и всегда с ним неразлучно ходила всюду серенькая собачка-крысоловка, обученная им разным премудростям. И ее и Козина любили все. Придет в
редакцию — и всем весело. Сядет. Молчит. Собачка сидит, свернувшись клубочком, у его ноги. Кто-нибудь подходит.
В этом мне пришлось убедиться года через три после наших встреч в
редакции «Русской
газеты».
Нашлись смельчаки, протащившие его сквозь маленькое окно не без порчи костюма. А слон разносил будку и ревел. Ревела и восторженная толпа, в радости, что разносит слон будку, а полиция ничего сделать не может. По Москве понеслись ужасные слухи. Я в эти часы мирно сидел и писал какие-то заметки в
редакции «Русской
газеты». Вдруг вбегает издатель-книжник И.М. Желтов и с ужасом на лице заявляет...
И шло бы все по-хорошему с
газетой. Но вдруг поступила в контору
редакции, на 18 рублей жалованья, некая барынька Мария Васильевна, и случилось как-то, что фактическое распоряжение кассой оказалось у нее в руках.
Интересные сведения и даже целые статьи, появившиеся накануне в петербургских
газетах, на другой день перепечатывались в Москве на сутки раньше других московских
газет, так как «Московский телеграф» имел свой собственный телеграфный провод в Петербург, в одной из комнат
редакции, помещавшейся на Петровке в доме Московского кредитного общества.
Молодому ученому, подававшему большие надежды, пришлось искать заработка, и он перешел в журналистику, сделавшись постоянным сотрудником «Московского телеграфа». Н.П. Ланин предложил ему организовать
редакцию и быть фактическим редактором «Русского курьера»,
газеты без предварительной цензуры.
Газета вначале была малозаметной.
Редакцию трудно было отыскать — часто переезжала она с места на место, и типографии менялись то и дело: задолжали — и в другую!
Ф.К. Иванов был все. Он любил кутнуть, и даже нередко, но пока матрица не отлита, пока он не просмотрит оттиска, — из
редакции не выходил. Но когда
газету спускали в машину, Федор Константинович мчался на лихаче к «Яру» или в «Золотой якорь», где его уже ждала компания во главе с номинальным редактором Виктором Николаевичем Пастуховым, сыном редактора.
Всем сотрудникам, ни разу не оставлявшим его
редакцию за все время ее существования, выдано было за несколько лет до его кончины по пяти тысяч рублей, а после его смерти все лица, близко стоявшие к его
газете, остались если не богатыми, то вполне обеспеченными людьми.
Во главе первых в Москве стояли «Московский телеграф», «Зритель» Давыдова, «Свет и тени» Пушкарева, ежемесячная «Русская мысль», «Русские ведомости», которые со страхом печатали Щедрина, писавшего сказки и басни, как Эзоп, и корреспонденции из Берлина Иоллоса, описывавшего под видом заграничной жизни русскую, сюда еще можно было причислить «Русский курьер», когда он был под
редакцией В.А. Гольцева, и впоследствии
газету «Курьер».
— В субботу, выпустив номер, — рассказал Пятницкий, — я пошел сюда, в «Палермо» (
редакция была почти рядом, на Петровке). Сижу за пивом, вдруг вбегает взбешенный Миллер — глаза сверкают, губы дрожат, в руках
газета. Сел со мной, больше никого в комнате этой не было, положил передо мной
газету, левой рукой тычет в нос, а правой вцепился мне в плечо и шепчет, точь-в-точь как Отелло Дездемоне: «Платок! Платок...
Время от времени отрываясь от судебных и общественных дел, сам Н.Л. Казецкий становился во главе
газеты — в
редакции гремел гром и сверкали молнии.
В самые первые дни славы Леонида Андреева явился в
редакцию «Курьера» сотрудник «Русского слова», редактировавший приложение к
газете — журнал «Искры», М.М. Бойович с предложением по поручению И.Д. Сытина дать ему рассказ.
Весело и дружно работала
редакция «Курьера». Прошел второй год издания, но цензура становилась все строже, конкурировать с бесцензурными
газетами было все труднее и труднее.
«Курьер» вступил в четвертый год издания. В
редакции шли какие-то недоразумения. Редактировал
газету некоторое время В.П. Потемкин, сыпались кары на
газету — цензура становилась злее с каждым днем.
Цензура ли проморгала этот грозный призыв «бить по пустым головам»,
редакция ли недосмотрела, — но «Гусляр» появился в
газете, да еще на первой странице.
Дом для
редакции был выстроен на манер большой парижской
газеты: всюду коридорная система, у каждого из крупных сотрудников — свой кабинет, в вестибюле и приемной торчат мальчуганы для посылок и служащие для докладов; ни к одному сотруднику без доклада постороннему войти нельзя.
Когда явился в
редакцию «Здоровья» судебный пристав описывать за долги имущество И.И. Зарубина, то нашел его одного в единственной комнате с единственным столом, заваленным вырезками из
газет, и с постелью, постланной на кипах журнала, а кругом вдоль стен вместо мебели лежали такие же кипы.
Газета «Голос Москвы», издававшаяся года за два до «Здоровья», памятна для меня тем, что в ней Влас Михайлович Дорошевич прямо с гимназической скамьи начал свою литературную карьеру репортером. Его ввел в печать секретарь
редакции «Голоса Москвы» Андрей Павлович Лансберг.
В один из обычных мало веселых редакционных дней бегал по
редакции, красный от волнения и вина, В.Н. Бестужев и наконец, выгнав всех сотрудников, остался вдвоем с Нотгафтом. Результатом беседы было то, что в
газете появился, на первой и второй страницах, большой фельетон: «Пиковая дама». Повесть. «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». «Новейшая гадательная книга…»
Московские
газеты напустились на эту выходку «Жизни»; одни обвиняли
редакцию в безграмотности, другие в халатности, бранили злополучную чету Погодиных.
Когда ему за утренним чаем А.М. Пазухин, вошедший с рукописью в руках и
газетой «Жизнь», подал заметку о безграмотной
редакции, Н.И. Пастухов, уже заранее прочитавший
газету, показал ему кукиш и сказал...
За разными известиями мне приходилось мотаться по трущобам, чтобы не пропустить интересного материала. Как ни серьезны, как ни сухи были читатели «Русских ведомостей», но и они любили всякие сенсации и уголовные происшествия, а
редакция ставила мне на вид, если какое-нибудь эффектное происшествие раньше появлялось в
газетах мелкой прессы.
Весной 1896 года «Русские ведомости» обратились ко мне с просьбой дать для них описание коронации. Кроме меня, должны были еще участвовать от них два корреспондента. Подали мы трое — я, Лукин и Митропольский в коронационную комиссию заблаговременно список на три лица, но охранное отделение утвердило только двух, а меня вычеркнуло, и
редакция возвратила мне мои две фотографические карточки в полной неприкосновенности, поручив мне только давать для
газеты уличные сцены.
Действительно, оказалось, что речь Витте напечатана в
газетах от Северного телеграфного агентства только в «Новом времени»; в агентских телеграммах значилось казенное сообщение об открытии, законченное словами: «Министр вошел на кафедру и произнес речь», а далее от
редакции: «См. выше телеграмму нашего корреспондента».
Вначале выставка пустовала. Приезжих было мало, корреспонденты как столичных, так и провинциальных
газет писали далеко не в пользу выставки и, главное, подчеркивали, что многое на ней не готово, что на самом деле было далеко не так. Выставка на ее 80 десятинах была так громадна и полна, что все готовое и заметно не было. Моя поездка по
редакциям кое-что разъяснила мне, и
газеты имели действительно огромное влияние на успех выставки.
Откуда деньги у
газеты, я узнал случайно уже много после, когда в
редакции Дорошевич познакомил меня с красивым, изящным брюнетом, одетым по последней моде.
Московские известия я давал в
редакцию по междугородному телефону к часу ночи, и моим единственным помощником был сербский студент Милан Михайлович Бойович, одновременно редактировавший журнал «Искры», приложение к «Русскому слову», и сотрудничавший в радикальной сербской
газете «Одъек».
Амфитеатров по телефону передал мне, что его осаждают знакомые и незнакомые просьбами поместить опровержение и что тот самый сотрудник, который предложил мне взятку, был у него тоже и привозил деньги за объявления в
газету, но
редакция отказала наотрез печатать их.
«Оршава. 29 июня. В Белграде полное осадное положение. Установлен военно-полевой суд. Судьи назначаются Миланом Обреновичем. Лучшие, выдающиеся люди Сербии, закованные в кандалы, сидят в подземных темницах.
Редакция радикальной
газеты „Одъек“, находящейся в оппозиции к Милану, закрыта. Все сотрудники и наборщики арестованы. Остальные
газеты поют Милану хвалебные гимны. Если не последует постороннее вмешательство, — начнутся казни. В. Гиляровский».
Вечером я выехал в Петербург, радостно встреченный редакционными друзьями, сообщившими, что мои корреспонденции из Белграда перепечатываются
газетами, а «Россия» увеличила свой тираж.
Редакция чествовала меня обедом за газетный «бум», свергнувший короля. За обедом из рук в руки ходила моя табакерка, которой косвенно я был обязан спасением.