Неточные совпадения
Какое счастье было для молодого журналиста, кроме ежедневных заметок без подписи, видеть свою подпись, иногда полной фамилией, иногда «В. Г-ский», под фельетонами полосы на две, на три, рядом с корифеями!
И какая радость была, что эти корифеи обращали внимание на мои напечатанные в газете фельетоны
и хорошо отзывались о них, как, например, М.Е. Салтыков-Щедрин о моем первом
рассказе «Человек
и собака».
Огромное впечатление произвел на меня
рассказ о гибели экипажа «Жаннеты» среди льдов
и вод, над которыми через пятьдесят лет мчали по воздуху советские герои-летчики челюскинцев
и спасли сто одного человека с корабля, раздавленного льдами.
Я записал
рассказы старика
и со скорым поездом выехал в Москву, нагруженный материалами, первое значение, конечно, придавая сведениям о Стеньке Разине, которых никогда бы не получил,
и если бы не был репортером, легенда о Красной площади жила бы нерушимо
и по сие время.
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои
рассказы. Между прочим, «Номер седьмой»,
рассказ об узнике в крепости на острове среди озер. Под заглавием я написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда сидел в Шлиссельбурге,
и даже моего узника звали в
рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
В девять часов утра я пил в семье чай
и слушал
рассказы об ужасах на Ходынке...
Много
рассказов написал он во время своих поездок по рекам
и озерам. Первое стихотворение в его книжке — о рыбной ловле. Книжка
и есть начало его будущего благосостояния, начало
и «Московского листка».
В.В. Давыдов даже не поморщился; откупорили бутылку
и налили коньяку в стаканы зеленого стекла, а Василий Николаевич в это время, по общей просьбе, стал читать принесенный им
рассказ, который назывался «Как мы чумели». Его напечатали в «Зрителе», а потом осмеянная особа, кажется, генерал Лорис-Меликов, укрощавший чуму в Ветлянке, где-то около Астрахани, обиделся,
и из Петербурга пришел нагоняй московскому цензурному комитету за пропущенный
рассказ.
«
Рассказы в этом журнале писал Антоша Чехонте
и по субботам, в редакционный день, гудел баском...
Историю происхождения этого псевдонима я слышал от
И.А. Вашкова, многолетнего фактического редактора «Развлечения» при Ф.Б. Миллере
и его наследниках
и главного, а иногда
и единственного сотрудника этого журнала, наполнявшего за отсутствием материала — денег не было — весь журнал:
и рассказ,
и мелочи,
и стихи,
и куплеты,
и злободневный фельетон.
В это время в «Развлечении» печатал много своих
рассказов расправлявший могучие крылья А.П. Чехов. Присылали в журнал свои повести
и рассказы маститый поэт А.Н. Плещеев, С.Н. Терпигорев (Атава), Н.Н. Златовратский, драматург П.М. Невежин, сотрудничали в нем Д.Д. Минаев, Вас.
И. Немирович-Данченко, А. Грузинский (Лазарев), Л.
И. Пальмин
и др.
Ходил в старину
рассказ о немце, которому подарили щенка-фоксика
и сказали, что ему надо обязательно хвост обрубить. Осмотрел владелец фоксика хвост —
и стало ему жаль его рубить в указанном месте, уж очень больно будет. Надо не сразу, исподволь, с тонкого конца.
И отрубил самый тонкий сустав на конце хвоста, а там привыкай,
и до толстого дойдем исподволь.
В буфете театра Корша я увидел Пятницкого, который с молодым Гамбринусом пил пиво,
и тут при первом взгляде на новоиспеченного редактора вспомнились мне пушкинские строки, а на другой день я полюбопытствовал посмотреть
и открытый им «васисдас», в котором я
и прочитал
рассказ о немце
и щенке в отделе хозяйственных сведений.
Леонид Андреев сначала был в «Курьере» судебным репортером. С захватывающим интересом читались его художественные отчеты из окружного суда. Как-то он передал
И.Д. Новику написанный им рождественский
рассказ, который
и был напечатан. Он очень понравился В.А. Гольцеву
и И.Д. Новику,
и они стали просить Леонида Андреева продолжать писать
рассказы.
С каждым новым
рассказом слава Леонида Андреева росла,
и разные издания стали забрасывать его приглашениями.
— Леонид Николаевич, вы вчера хотели дать новый
рассказ, — как-то сказал ему
И.Д. Новик.
В самые первые дни славы Леонида Андреева явился в редакцию «Курьера» сотрудник «Русского слова», редактировавший приложение к газете — журнал «Искры», М.М. Бойович с предложением по поручению
И.Д. Сытина дать ему
рассказ.
В 1881 году я служил в театре А.А. Бренко. Мой старый товарищ
и друг, актер В.Н. Андреев-Бурлак, с которым мы тогда жили вдвоем в квартирке, при театре на Тверской, в доме Малкиеля, напечатал тогда в «Русской мысли» прекрасный
рассказ «За отца», в котором был описан побег из крепости политического преступника.
Особенно интересен он был за обедом или ужином, полный блестящего остроумия в
рассказах о своих путешествиях. Это был человек, любивший вкусно поесть
и выпить хорошего вина. Пил не особенно много, смаковал
и съедал огромное количество всякой снеди. Он иногда обедал у меня, всегда предупреждая...
Меня, — продолжал
рассказ В.М. Дорошевич, — принял судебный следователь Баренцевич, которому я отрекомендовался репортером: «Опоздали, батенька! Гиляровский из „Русских ведомостей“ уже был
и все знает. Только сейчас вышел… Вон едет по дороге!» Я был оскорблен в лучших своих чувствах,
и как я тебя в тот миг ненавидел!
И послал мой первый
рассказ, который через неделю был напечатан.
Исключение насчет «на чай» прислуге он делал только за этим почетным столом, чтоб не отставать от других. Здесь каждый платил за себя, а Савва Морозов любил шиковать
и наливал соседей шампанским. От него в этом не отставал
и Савва Мамонтов. Мне как-то пришлось сидеть между ними. Я слушал с интересом
рассказ Мамонтова о его Северном павильоне справа, а слева — Савва Морозов все подливал
и подливал мне «Ау», так как Бугров сидел с ним рядом
и его угощал Морозов.
Я послал корреспонденцию в «Россию», а
рассказ о Нащокиной — в Пушкинскую комиссию. Дряхлую старушку возили в одно из заседаний, чествовали
и устроили ей пенсию.