В сущности, фамилия этого молодого человека была не Еретиков, а Ярославцев; товарищи прозвали его Теоретиком, а Выселки перекрестили в Еретикова, и последняя
кличка осталась за ним, быть может, потому, что она очень шла к нему: широкое, жирное лицо, обрамленное длинными, но жидкими волосами, которые спадали из-под круглой шляпы косицами, напоминало духовное происхождение Ярославцева.
Неточные совпадения
— Нет, ради Бога, — прервал он меня, — не спрашивайте моего имени ни у меня, ни у других. Пусть я
останусь для вас неизвестным существом, пришибленным судьбою Васильем Васильевичем. Притом же я, как человек неоригинальный, и не заслуживаю особенного имени… А уж если вы непременно хотите мне дать какую-нибудь
кличку, так назовите… назовите меня Гамлетом Щигровского уезда. Таких Гамлетов во всяком уезде много, но, может быть, вы с другими не сталкивались… Засим прощайте.
Брат пустил по рукам стихотворную басенку о «Пачкуне, поэте народном». Эта
кличка так и
осталась за Пачковским.
Впрочем, эти перышки нисколько не похожи на волосы, и скорее их назвать косичками, но другого имени гаршнеп у нас не имеет, а потому должен
остаться при своей немецкой
кличке, не вовсе удачной, но всем известной.
На первом же представлении, когда обе девицы Погорельские были на сцене, кто-то из райка крикнул: «Эх вы, подсудимые!» — и
кличка эта так и
осталась за сестрами, сразу решив их сценическую судьбу.
Проходили годы; оклеветанный лже-шпион
оставался нищ, убог; не было ни одного факта, чтобы он кого-нибудь выдал и на кого-нибудь сошпионил, а
кличка, данная ему первым, неразборчивым на средства, бесчестным человеком, все-таки повторялась людьми не бесчестными.