Неточные совпадения
Эти степи принадлежали войску
Донскому и сдавались, для порядка, арендаторам по три копейки за десятину с обязательством доставить известное количество
лошадей. Разводить скот и, главное, овец было запрещено, чтобы не портить степи — овца
лошадь съест, говорили калмыки. Овца более даже, чем рогатый скот, выбивает степь и разносит заразные болезни.
Так образовалась знаменитая персидско-донская порода, которая впоследствии в соединении с английской чистокровной
лошадью дала чудный скаковой материал. Особенно им славился завод Подкопаева — патриарха
донских коневодов. Он умер в очень преклонных годах в начале столетия. У него было тавро: сердце, пронзенное стрелой.
Лошади, на левой лопатке которых стояло «сердце, пронзенное стрелой», ценились на Дону, а потом и по всей России очень дорого. Подкопаевский зимовник был безусловно лучший из всех
донских зимовников.
Но Бобров находил, что эти особенности, характерные для всякой
донской лошади, составляют красоту Фарватера так же, как кривые ноги у таксы и длинные уши у сеттера.
Вернувшись с завода и наскоро пообедав, Бобров вышел на крыльцо. Кучер Митрофан, еще раньше получивший приказание оседлать Фарватера, гнедую
донскую лошадь, с усилием затягивал подпругу английского седла. Фарватер надувал живот и несколько раз быстро изгибал шею, ловя зубами рукав Митрофановой рубашки. Тогда Митрофан кричал на него сердитым и ненатуральным басом: «Но-о! Балуй, идол!» — и прибавлял, кряхтя от напряжения: «Ишь ты, животная».
Неточные совпадения
Это он почувствовал при одном виде Игната и
лошадей; но когда он надел привезенный ему тулуп, сел закутавшись в сани и поехал, раздумывая о предстоящих распоряжениях в деревне и поглядывая на пристяжную, бывшую верховою,
Донскую, надорванную, но лихую
лошадь, он совершенно иначе стал понимать то, что с ним случилось.
То клячонка его, — он ездил на своей
лошади в Тифлис и в Редут-Кале, — падала неподалеку Земли
донских казаков, то у него крали половину груза, то его двухколесная таратайка падала, причем французские духи лились, никем не оцененные, у подножия Эльбруса на сломанное колесо; то он терял что-нибудь, и когда нечего было терять, терял свой пасс.
А как любили пожарные своих
лошадей! Как гордились ими! Брандмейстер Беспалов, бывший вахмистр 1-го
Донского полка, всю жизнь проводил в конюшне, дневал и ночевал в ней.
Дня через три вдруг я вижу в этой газете заметку «Средство от холеры» — по цензурным условиям ни о
Донской области, ни о корреспонденте «Русских ведомостей» не упоминалось, а было напечатано, что «редактор журнала „Спорт“ В.А. Гиляровский заболел холерой и вылечился калмыцким средством: на
лошади сделал десять верст галопа по скаковому кругу — и болезнь как рукой сняло».
Хотя Митрофан и считал необходимым, как и всякий хороший русский кучер, обращаться с
лошадью сурово, отнюдь не позволяя ни себе, ни ей никаких проявлений нежности, и поэтому называл ее и «каторжной», и «падалью», и «убивцею», и даже «хамлетом», тем не менее он в глубине души страстно любил Фарватера. Эта любовь выражалась в том, что
донской жеребчик был и вычищен лучше и овса получал больше, чем другие казенные
лошади Боброва: Ласточка и Черноморец.