Неточные совпадения
Было на месте настоящего
города тогда поселеньице, где жили новгородцы, которое, может
быть, и названия не имело. И вернулся непроходимыми лесами оттуда в Новгород какой-нибудь поселенец и рассказывает, как туда добраться.
Защитник потребовал, чтобы суд проверил искусство подсудимого, и действительно
был сделан перерыв, назначена экспертиза, и Коля на расстоянии десяти шагов всадил четыре пули в четырех тузов, которые держать в руках вызвалась Натали, но ее предложение
было отклонено. Такая легенда ходила в
городе.
Выписаны
были коровы-холмогорки, дело поставлено
было широко, и в продаже впервые в
городе появилось сливочное и сметанное масло в фунтовых формах с надписью «Кудрявая».
Была еще крупная власть — это полицмейстер, полковник А.Д. Суворов, бывший кавалерист, прогусаривший свое имение и попавший на эту должность по протекции. Страстный псовый охотник, не признававший ничего, кроме охоты, лошадей, театра и товарищеских пирушек, непременно с жженкой и пуншем. Он носился на шикарной паре с отлетом по
городу, кнутиком подхлестывал пристяжную, сам не зная куда и зачем — только не в полицейское управление.
Ну, какое дело Суворову до ссыльных? Если же таковые встречались у собутыльников за столом — среди гостей, — то при встречах он раскланивался с ними как со знакомыми. Больше половины вологжан-студентов
были высланы за политику из столицы и жили у своих родных, и весь
город был настроен революционно.
Кружок ссыльных в августе месяце, когда наши жили в деревне, собирался в нашем глухом саду при квартире. Я в августе жил в
городе, так как начинались занятия. Весело проводили в этом саду время,
пили пиво, песни
пели, особенно про Стеньку Разина я любил; потом играли в городки на дворе, боролись, возились. Здесь я чувствовал себя в своей компании, отличался цирковыми акробатическими штуками, а в борьбе легко побеждал бородатых народников, конечно, пользуясь приемами, о которых они не имели понятия.
Но зато ни один триумфатор не испытывал того, что ощущал я, когда ехал
городом, сидя на санях вдвоем с громадным зверем и Китаевым на козлах. Около гимназии меня окружили товарищи, расспросам конца не
было, и потом как я гордился, когда на меня указывали и говорили: «Медведя убил!» А учитель истории Н.Я. Соболев на другой день, войдя в класс, сказал, обращаясь ко мне...
Распорядиться же не приходить в 40 градусов совершенно в гимназию
было нельзя, потому что на весь наш губернский
город едва ли
был десяток градусников у самых важных лиц.
Уж я после узнал, что меня взяли в ватагу в Ярославле вместо умершего от холеры, тело которого спрятали на расшиве под кичкой — хоронить в
городе боялись, как бы задержки от полиции не
было… Старые бурлаки, люди с бурным прошлым и с юности без всяких паспортов, молчали: им полиция опаснее холеры. У половины бурлаков паспортов не
было. Зато хозяин уж особенно ласков стал: три раза в день водку подносил с отвалом, с привалом и для здоровья.
Как-то после обеда артель пошла отдыхать, я надел козловые с красными отворотами и медными подковками сапоги, новую шапку и жилетку праздничную и пошел в
город, в баню, где я аккуратно мылся, в номере, холодной водой каждое воскресенье, потому что около пристаней Волги противно да и опасно
было по случаю холеры купаться.
Из всех нас
был только один юноша, Митя Денисов, который имел в
городе одинокую старушку бабушку, у которой и проводил все свободное время и в наших выпивках и гулянках не участвовал.
Дисциплина
была железная, свободы никакой, только по воскресеньям отпускали в
город до девяти часов вечера. Опозданий не полагалось. Будние дни
были распределены по часам, ученье до упаду, и часто, чистя сапоги в уборной еще до свету при керосиновой коптилке, вспоминал я свои нары, своего Шлему, который, еще затемно получив от нас пятак и огромный чайник, бежал в лавочку и трактир, покупал «на две чаю, на две сахару, на копейку кипятку», и мы наслаждались перед ученьем чаем с черным хлебом.
Пообедав с юнкерами, я ходил по
городу, забегал в бильярдную Лондрона и соседнего трактира «Русский пир», где по вечерам шла оживленная игра на бильярде в так называемую «фортунку», впоследствии запрещенную. Фортунка состояла из 25 клеточек в ящике, который становился на бильярд, и игравший маленьким костяным шариком должен
был попасть в «старшую» клетку. Играло всегда не менее десяти человек, и ставки
были разные, от пятака до полтинника, иногда до рубля.
Подробнее об этом дальше, а пока я скажу, что «Обреченные» — это беллетристический рассказ с ярким и верным описанием ужасов этого завода, где все имена и фамилии изменены и не назван даже самый
город, где
был этот завод, а главные действующие лица заменены другими, — словом, написан так, чтобы и узнать нельзя
было, что одно из действующих лиц — я, самолично, а другое главное лицо рассказа совсем не такое, как оно описано, только разве наружность сохранена…
Больница, помнится,
была в загородном саду, на самой окраине
города.
В Казань пришел пароход в 9 часов. Отходит в 3 часа. Я в
город на время остановки. Закусив в дешевом трактире, пошел обозревать достопримечательности, не имея никакого дальнейшего плана. В кармане у меня
был кошелек с деньгами, на мне новая поддевка и красная рубаха, и я чувствовал себя превеликолепно. Иду по какому-то переулку и вдруг услышал отчаянный крик нескольких голосов...
Далеко за
городом, под Лысой горой,
были пустыри оврагов, населенных летом галаховцами, перекочевавшими из ночлежного дома Галахова на эту свою летнюю дачу.
В
городе было покойно, народ ходил в театр, только толки о войне, конечно, занимали все умы.
Кругом болота, узкая песчаная полоса берега, и в море выдавалась огромная лагуна, заросшая камышом и кугой, обнесенная валами песку со стороны моря, как бы краями чаши, такими высокими валами, что волны не поднимались выше их, а весь берег вправо и влево
был низким местом, ниже уровня моря, а дальше в непроходимых лесах, на громадном пространстве на север до реки Риона и далее до
города Поти,
были огромные озера-болота, место зимовки перелетных птиц.
3 сентября нас уволили, а 5 сентября я
был в
городе Поти, откуда на пароходе выехал в Россию через Таганрог.
Трудный
был этот год, год моей первой ученической работы. На мне лежала обязанность вести хронику происшествий, — должен знать все, что случилось в
городе и окрестностях, и не прозевать ни одного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда. У меня везде
были знакомства, свои люди, сообщавшие мне все, что случилось: сторожа на вокзалах, писцы в полиции, обитатели трущоб. Всем, конечно, я платил. Целые дни на выставке я проводил, потому что здесь узнаешь все городские новости.
Последние два спектакля, как
было и далее во всех
городах, я не играл, а выехал в Кострому готовить театр.
Казань Бурлаку свой
город. Он уроженец Симбирска,
был студентом Казанского университета, не кончил, поступил в пароходство,
был капитаном парохода «Бурлак» — отсюда его фамилия по сцене. Настоящая фамилия его Андреев. На Волге тогда капитанов Андреевых
было три, и для отличия к фамилиям прибавляли название парохода.
Были Андреев-Велизарий, Андреев-Ольга и Андреев-Бурлак. Потом он бросил капитанство и поступил на сцену.