Неточные совпадения
Сам я играл Держиморду и в костюме квартального следил за выходами. Меня выпустил Вася. Он отворил дверь и высунул меня
на сцену, так что я чуть не запнулся. Загремел огромными сапожищами со шпорами и действительно рявкнул
на весь
театр: «Был по приказанию», за что «съел аплодисменты» и вызвал одобрительную улыбку городничего — Григорьева, зажавшего мягкой ладонью мне рот. Это была моя вторая фраза, произнесенная
на сцене, в первой все-таки уже ответственной роли.
В Кружке он также пил чаек с изюмом и медом, бывал
на всех спектаклях и репетициях Кружка,
на всех премьерах Малого
театра, но в тот сезон сам не выступал
на сцене: страдал астмой.
Узнаю, что в прошлом году
театр держал Звездочкин, известный московский любитель, и что этот Звездочкин и есть князь Имеретинский. Служить у него считалось за большое счастье: он первый повысил актерам жалованье до неслыханных дотоле размеров. Звездочкин три раза был антрепренером, неизбежно прогорал и снова жил то в Москве, то в Тамбове, где изредка выступал
на сцене.
Появление красавца Неизвестного вызвало шумные аплодисменты, а после первой арии
театр дрожал и гудел. Во время арии случился курьез, который во всякое другое время вызвал бы хохот, но прекрасно пропетая ария захватила публику, и никто не обратил внимания
на то, что «по волнам Днепра» в глубине
сцены, «яко по суху», разгуливали две белые кошки.
Изгнанный из
театра перед уходом
на донские гирла, где отец и братья его были рыбаками, Семилетов пришел к Анне Николаевне, бросился в ноги и стал просить прощенья.
На эту
сцену случайно вошел Григорьев, произошло объяснение, закончившееся тем, что Григорьев простил его. Ваня поклялся, что никогда в жизни ни капли хмельного не выпьет. И сдержал свое слово: пока жив был Григорий Иванович, он служил у него в
театре.
Театр был действительно его университетом: увидел, например, Вася драму «Борис Годунов»
на сцене — сейчас Пушкина купил. После «Гамлета» — Шекспира выписал, после «Разбойников» — Шиллера приобрел и читал, читал.
Здесь «великие» закулисного мира смотрят
на мелкоту, как
на младших товарищей по
сцене, потому что и те и другие — люди
театра. Ни безденежье, ни нужда, ни хождение пешком из города в город не затуманивали убежденного сознания людей
театра, что они люди особенные. И смотрели они с высоты своего призрачного величия
на сытых обывателей, как
на людей ниже себя.
И было
на что рассердиться — в 1851 году Н. X. Рыбаков удачно дебютировал в «Гамлете» и «Уголино»
на сцене Малого
театра. Канцелярская переписка о приеме в штат затянулась
на годы. Когда, наконец, последовало разрешение о принятии его
на сцену, то Н. X. Рыбаков махнул рукой: «Провались они, чиновники!»
Якушкин встал и, грозя кулаком
на сцену, гаркнул
на весь
театр...
Великолепный актер, блестящий рассказчик, талантливый писатель, добрый, жизнерадостный человек, он оставил яркий след в истории русского
театра, перенеся
на сцену произведения наших великих писателей, и не мечтавших, когда они писали, что мысли и слова их, иллюстрируемые живым человеком, предстанут
на сцене перед публикой.
Тогда в большом ободранном зале была небольшая
сцена,
на которой я застал ее, репетировавшую со своими учениками, сплошь рабочими, «
На дне». Пьеса была показана в
театре бывш. Корша в день празднования ее полувекового юбилея в 1924 году.
Между чаем и ужином — карт в этом доме не было — читали, Василий Николаевич Андреев-Бурлак рассказывал, М. Н. Климентова, недавно начавшая выступать
на сцене и только что вышедшая замуж за С. А. Муромцева, пела. Однажды, не успели сесть за ужин, как вошли постоянные гости этих суббот: архитектор М. Н. Чичагов — строитель Пушкинского
театра и общий друг артистов, П. А. Маурин — нотариус и театрал. Их встретили приветствиями и поднятыми бокалами, а они в ответ, оба в один голос...
A утром я вижу в «Эрмитаже»
на площадке перед
театром то ползающую по песку, то вскакивающую, то размахивающую руками и снова ползущую вереницу хористов и статистов, впереди которой ползет и вскакивает в белой поддевке сам Лентовский. Он репетирует какую-то народную
сцену в оперетке и учит статистов.
Со строгим выбором брала Шкаморда актеров для своих поездок. Страшно боялась провинциальных трагиков. И после того как Волгин-Кречетов напился пьяным в Коломне и переломал — хорошо еще, что после спектакля, — все кулисы и декорации в
театре купцов Фроловых и те подали в суд
на Шкаморду, она уже «
сцен из трагедий» не ставила и обходилась комедиями и водевилями.
Особенно поддерживали развитие халтуры благотворители. Казенные
театры запрещали выступать своим артистам
на чужих
сценах.
— С трепетом сердца я пришел в
театр, но первое появление
на сцене грациозной в своей простоте девушки очаровало зал, встретивший ее восторженными аплодисментами… Успех был огромный.
На другой день все газеты были сплошной похвалой молодой артистке. Положение ее в труппе сразу упрочилось… А там что ни новая роль, то новый успех.
А. М. Максимов сказал, что сегодня утром приехал в Москву И. Ф. Горбунов, который не откажется выступить с рассказом из народного быта, С. А. Бельская и В. И. Родон обещали дуэт из оперетки, Саша Давыдов споет цыганские песни, В. И. Путята прочтет монолог Чацкого, а П. П. Мещерский прямо с репетиции поехал в «Щербаки» пригласить своего друга — чтеца П. А. Никитина, слава о котором гремела в Москве, но
на сцене в столице он ни разу не выступал, несмотря
на постоянные приглашения и желание артистов Малого
театра послушать его.
На занавеси, как и во всех
театрах, посреди
сцены была прорезана дырочка, которая необходима режиссеру для соображения: как сбор, разместилась ли публика, можно ли начинать.
Выплывают, кружатся и исчезают в памяти: Вася Григорьев, Чехов, записывающий «Каштанку» в свою записную книжку, мать Каштанки — Леберка, увеличившая в год моего поступления в
театр пятью щенками собачье население Тамбова, — несуразная Леберка, всех пород сразу, один из потомков которой, увековеченный Чеховым, стал артистом и
на арене цирка и
на сценах ярмарочных и уездных
театров.
В Струкову был, конечно, платонически и безнадежно, влюблен Вася, чего она не замечала. Уже десятки лет спустя я ее встретил в Москве, где она жила после смерти своего мужа Свободина (Козиенко), умершего
на сцене Александрийского
театра в 1892 году. От него у нее был сын Миша Свободин, талантливый молодой поэт, московский студент, застрелившийся неожиданно для всех. Я его встречал по ночам в игорных залах Художественного кружка. Он втянулся в игру, и, как говорили, проигрыш был причиной его гибели.
Неточные совпадения
Нынче менее, чем когда-нибудь, обратил он внимание
на знакомую, привычную обстановку,
на сцену,
на этот шум,
на всё это знакомое, неинтересное, пестрое стадо зрителей в битком набитом
театре.
Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Федоров»; где нарисован был бильярд с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас
на театрах гости, входящие в последнем акте
на сцену.
— Ну, и пускай Малый
театр едет в провинцию, а настоящий, культурно-политический
театр пускай очистится от всякого босячества, нигилизма — и дайте ему место в Малом, так-то-с! У него хватит людей
на две
сцены — не беспокойтесь!
Алина выплыла
на сцену маленького, пропыленного
театра такой величественно и подавляюще красивой, что в темноте зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к
сцене, и казалось, что
на лысины мужчин,
на оголенные руки и плечи женщин упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что зал, приподнимаясь, опрокидывается
на сцену.
В
театрах, глядя
на сцену сквозь стекла очков, он думал о необъяснимой глупости людей, которые находят удовольствие в зрелище своих страданий, своего ничтожества и неумения жить без нелепых драм любви и ревности.