— На днях, — сказала она, — я прочла «Хаджи-Мурата», и в полном восторге, но самое сильное впечатление произвело на меня начало — описание репея. Ведь это первый цветок, который я захотела сорвать. Мне было тогда четыре года. Он вырос как раз перед нашим окном, на старом кладбище. Я
вылезла из окна, в кровь исколола руки, а все-таки сорвала.
Вот эта-то глухомань и была для маленькой Маши ее детским садом, куда она
вылезала из окна вровень с землей. Отец, бывало, на репетиции, мать хлопочет по хозяйству, а Машенька гуляет одна-одинешенька. Рвет единственные цветы — колючий репей и в кровь руки исколет. Большие ливни вымывают иногда кости.
— Да я кому говорю, старый черт? — озлилась Домнушка, всей полною грудью
вылезая из окна, так что где-то треснул сарафан или рубашка. — Вот ужо встанет Петр Елисеич, так я ему сейчас побегу жаловаться…
— Это — ярмарочный сторож живет.
Вылезет из окна на крышу, сядет в лодку и ездит, смотрит — нет ли где воров? А нет воров — сам ворует…
Саша надел светлую летнюю блузу, — она висела на шкапу в его горнице, — домашние легкие башмаки и осторожно
вылез из окна на улицу, улучив минуту, когда нигде поблизости не было слышно голосов и шагов.
Во-первых, потому, что Николай Герасимович мог быть убитым при таком сальто-мортале, а во-вторых, он рисковал быть убитым из револьвера жандарма в то время, когда
вылезал из окна вагона.
Неточные совпадения
Все невольно глянули в
окно: кто-то, с усами, в полувоенном сюртуке,
вылезал из телеги.
Возвратясь в столовую, Клим уныло подошел к
окну. В красноватом небе летала стая галок. На улице — пусто. Пробежал студент с винтовкой в руке. Кошка
вылезла из подворотни. Белая с черным. Самгин сел к столу, налил стакан чаю. Где-то внутри себя, очень глубоко, он ощущал как бы опухоль: не болезненная, но тяжелая, она росла. Вскрывать ее словами — не хотелось.
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали по булыжнику подковы лошадей, шаркали по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек, бежали мальчишки. Но скоро исчезло и это, — тогда из-под ворот дома
вылезла черная собака и, раскрыв красную пасть, длительно зевнув, легла в тень. И почти тотчас мимо
окна бойко пробежала пестрая, сытая лошадь, запряженная в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий в сером измятом пыльнике.
Обломов сидел в коляске наравне с
окнами и затруднялся выйти. В
окнах, уставленных резедой, бархатцами и ноготками, засуетились головы. Обломов кое-как
вылез из коляски; собака пуще заливалась лаем.
— Так, боимся. Я уж
из окна вылезла на дворик и перелезла сюда. Как бы он там не стянул чего-нибудь?