Неточные совпадения
— Вчерашнего числа я был у Антона Фердинандовича… мы с ним одного выпуска…
нет, извините, он вышел годом ранее…
да, годом ранее, точно, — все же были товарищи и остались добрыми знакомыми.
Подъезжая к собору, советник спросил квартального поручика: тут ли председательские сани? — «Никак нет-с, — отвечал квартальный, —
да, должно быть, их высокородие и не будут, потому что сейчас я видел, их кучер Пафнушка шел в питейный».
— Конечно-с, сомнения
нет. Признаюсь, дорого дал бы я, чтоб вы его увидели: тогда бы тотчас узнали, в чем дело. Я вчера после обеда прогуливался, — Семен Иванович для здоровья приказывает, — прошел так раза два мимо гостиницы; вдруг выходит в сени молодой человек, — я так и думал, что это он, спросил полового, говорит: «Это — камердинер». Одет, как наш брат, нельзя узнать, что человек… Ах, боже мой,
да у вашего подъезда остановилась карета!
После, как Бельтов отошел, Павла Павлыч, знаете, приятелю-то своему говорит: «Вот и держи в порядке канцелярию, как этаких насажают;
да я, впрочем, сам университет, я его отучу своевольничать; мне дела
нет, через кого определен».
— Эх, голова, голова ты, Василий Васильич! — возразил столоначальник. — Умней тебя, кажется, в трех столах не найдешь, а и ты мелко плаваешь. Я, брат, на своем веку довольно видел материала, из которого выходят настоящие деловые люди
да правители канцелярии; в этом фертике на волос
нет того, что нужно. Что умен-то
да рьян, — а надолго ли хватит и ума и рьяности его? Хочешь, об заклад на бутылку полынного, что он до столоначальника не дотянет?
— Дети — большое счастие в жизни! — сказал Крупов. — Особенно нашему брату, старику, как-то отрадно ласкать кудрявые головки их и смотреть в эти светлые глазенки. Право, не так грубеешь, не так падаешь в ячность, глядя на эту молодую травку. Но, скажу вам откровенно, я не жалею, что у меня своих детей
нет…
да и на что? Вот дал же бог мне внучка, состареюсь, пойду к нему в няни.
Нет, батюшка, знаем мы самоотверженную любовь вашу; вот, не хочу хвастаться,
да так уж к слову пришло, — как придешь к больному, и сердце замирает: плох был, неловко так подходишь к кровати — ба, ба, ба! пульс-то лучше, а больной смотрит слабыми глазами
да жмет тебе руку, — ну, это, братец, тоже ощущенье.
— Пойдемте-ка, доброе дело. —
Нет, постой; вот я и стар,
да опрометчив; он слишком, брат, богат, чтоб тебе первому идти к нему! Я завтра ему скажу: захочет, приедем с ним к тебе. — Прощай, любезный спорщик. Прощайте.
— Да-с, Варвара Карповна, вы у меня на выборах извольте замуж выйти; я найду женихов, ну, а вам поблажки больше не дам; что ты о себе думаешь, красавица, что ли, такая, что тебя очень будут искать: ни лица, ни тела,
да и шагу не хочешь сделать, одеться не умеешь, слова молвить не умеешь, а еще училась в Москве;
нет, голубушка, книжки в сторону, довольно начиталась, очень довольно, пора, матушка, за дело приниматься.
—
Да помилуйте, если в вас
нет искры человеколюбия, так вы, по крайней мере, сообразите, что я здесь инспектор врачебной управы, блюститель законов по медицинской части, и я-то брошу умирающую женщину для того, чтоб бежать к здоровой девушке, у которой мигрень, истерика или что-нибудь такое — домашняя сцена!
Да это противно законам, а вы сердитесь!
— И, матушка, господь с тобой. Кто же не отдавал дочерей,
да и товар это не таков, чтоб на руках держать: залежится, пожалуй.
Нет, по-моему, коли Мать Пресвятая Богородица благословит, так хорошо бы составить авантажную партию. Вот Софьи-то Алексеевны сынок приехал; он ведь нам доводится в дальнем свойстве; ну,
да ведь нынче родных-то плохо знают, а уж особенно бедных; а должно быть, состояньице хорошее, тысячи две душ в одном месте, имение устроенное.
— Помилуйте, Семен Иванович, неужели вы думаете, что, кроме голода,
нет довольно сильного побуждения на труд?
Да просто желание обнаружиться, высказаться заставит трудиться. Я из одного хлеба, напротив, не стал бы работать, — работать целую жизнь, чтобы не умереть с голоду, и не умирать с голоду, чтоб работать, — умное и полезное препровождение времени!
— Что с тобою? — спросил Круциферский. — Какая у тебя рука!
Да на тебе, мой друг, лица
нет.
—
Нет, любезный Дмитрий Яковлевич, честные люди так не поступают, — говорил Иван Афанасьевич, держа одной рукой Круциферского за рукав, а другою стакан пуншу, —
нет, дружище, припрятался к сторонке,
да и думаешь, что прав. У меня такой закон: бери не бери, твоя воля, а взял, так пей.