Через неделю Михайло Степанович был женат. Несмотря на то, что Москва — классическая страна бракосочетаний, но я уверен, что со времени знаменитого кутежа, по поводу которого в летописях в первый раз упоминается имя Москвы, и до наших дней
не было человека, менее расположенного и менее годного к семейной жизни, как Столыгин. Благодетельное начальство исправило эти недостатки отеческим вмешательством своим.
Неточные совпадения
Лев Степанович
был человек характерный, сдерживать себя
не считал нужным, и, когда утром он выходил к чаю с красными глазами, сама Марфа Петровна долго
не смела начать разговор.
Гувернер
был не глупый
человек, как все французы, и
не умный
человек — как все французы; он имел все забавные недостатки своей страны, лгал, острил,
был дерзок и
не зол, высокомерен и добрый малый.
Сверх, своей религии тяготения, которою он
был совершенно доволен, он упорно
не хотел суда на том свете и язвительно смеялся над
людьми, верившими в ад, — хотя против бессмертия души он
не только ничего
не имел, но говорил, что оно крайне нужно для жизни.
У княгини было-таки небольшое собрание русских книг — сочинения Сумарокова, «Россиада» Хераскова, «Камень веры» Стефана Яворского и томов сорок «Записок Вольного экономического общества», но молодые
люди никогда
не развертывали этих книг.
— Совсем нет, — возразил аббат, — у скифа
было бы что-нибудь свое, дикое, а он с виду и с речи похож на меня с вами. Признаюсь вам, я мог бы ненавидеть такого
человека, если б я
не жалел его. Это болезненное произведение образования, привитого к корню,
не нуждавшемуся в нем.
Будьте уверены, что у него нет будущности.
Они дрались. Дуэль кончилась почти ничем. Столыгин ранил князя в щеку. Это подражание цезаревым солдатам в Фарсальской битве вряд ли
было случайно, зато оно и
не прошло ему даром; раны на щеке невозможно
было скрыть. Княгиня узнала через
людей о дуэли и приказала Столыгину оставить ее дом.
«Чем вы намерены заниматься?» — спросил его Столыгин, перебивая длинное и скучное изъявление флотской благодарности. «Искать частной службы, по части управления имением», — отвечал моряк. Михаил Степанович посмотрел на него и почти покраснел от мысли, как он до сих пор
не подумал употребить его на дело. Действительно,
человек этот
был для него клад.
Он
был исполнителен и честен, он никого бы
не обманул, тем более
человека, которому
был обязан важной услугой; но многим именно эта честность и эта исполнительность показались бы хуже всякого плутовства.
Марья Валериановна явилась домой
не как виноватая и беглая жена, а с полным сознанием своей правоты и своего призвания
быть защитницей сына. Она покойно и твердо объявила Столыгину, что возвратилась только для того, чтобы спасти совершенно невинных
людей от его бешенства, но что она решилась
не жертвовать более сыном необузданности такого отца.
Павел
был человек одичалый в Гатчине, едва сохранивший какие-то смутные рыцарские порывы от прежнего состояния; это
был бенгальский тигр с сентиментальными выходками, угрюмый и влюбленный, вечно раздраженный и вечно раздражаемый, он, наверное, попал бы в сумасшедший дом, если бы
не попал прежде на трон.
Перевернул он старых вельмож, привыкших при Екатерине к покою и уважению. Ему
не нужны
были ни государственные
люди. ни сенаторы, ему нужны
были штык-юнкеры и каптенармусы. Недаром учил Павел на своей печальной даче лет двадцать каких-то троглодитов новому артикулу и метанию эспонтоном, он хотел ввести гатчинское управление в управление Российской империи, он хотел царствовать по темпам.
Один из полнейших типов их
был граф Милорадович, храбрый, блестящий, лихой, беззаботный, десять раз выкупленный Александром из долгов, волокита, мот, болтун, любезнейший в мире
человек, идол солдат, управлявший несколько лет Петербургом,
не зная ни одного закона, и как нарочно убитый в первый день царствования Николая.
Прозаическому, осеннему царствованию Николая
не нужно
было таких
людей, которые, раненные насмерть, помнят о старом лекаре и, умирая,
не знают, что завещать, кроме просьбы о сыне приятеля.
Но если религиозного воспитания
не было в ходу, то цивическое становилось со всяким днем труднее, за него ссылали на Кавказ, брили лоб. Отсюда то тяжелое состояние нравственной праздности, которое толкает живого
человека к чему-нибудь определенному. Протестантов, идущих в католицизм, я считаю сумасшедшими… но в русских я камнем
не брошу, они могут с отчаяния идти в католицизм, пока в России
не начнется новая эпоха.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один
человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого
человека, а за такого, что и на свете еще
не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. И
не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит
человек! В жисть
не был в присутствии такой важной персоны, чуть
не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы
не употребляем.
Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно
было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова
не знает.