Неточные совпадения
…Когда я думаю о том, как мы двое теперь, под пятьдесят лет,
стоим за первым станком русского вольного слова, мне кажется,
что наше ребячье Грютли на Воробьевых горах было не тридцать три года тому назад, а много — три!
Под вечер видит он,
что драгун верхом въехал на двор; возле конюшни
стояла лошадь, драгун хотел ее взять с собой, но только Платон стремглав бросился к нему, уцепившись за поводья, сказал: «Лошадь наша, я тебе ее не дам».
Это составляет четвертую часть того,
что слуга
стоит в Париже или в Лондоне.
Почтенный старец этот постоянно был сердит или выпивши, или выпивши и сердит вместе. Должность свою он исполнял с какой-то высшей точки зрения и придавал ей торжественную важность; он умел с особенным шумом и треском отбросить ступеньки кареты и хлопал дверцами сильнее ружейного выстрела. Сумрачно и навытяжке
стоял на запятках и всякий раз, когда его потряхивало на рытвине, он густым и недовольным голосом кричал кучеру: «Легче!», несмотря на то
что рытвина уже была на пять шагов сзади.
Этот урок
стоил всяких субжонктивов; [сослагательных наклонений (фр.).] для меня было довольно: ясное дело,
что поделом казнили короля.
Что-то чужое прошло тут в эти десять лет; вместо нашего дома на горе
стоял другой, около него был разбит новый сад.
Я писал к Нику, несколько озабоченный тем,
что он слишком любит Фиеско,
что за «всяким» Фиеско
стоит свой Веринна.
Оба эти дома
стояли пустые, внаймы они не отдавались, в предупреждение пожара (домы были застрахованы) и беспокойства от наемщиков; они, сверх того, и не поправлялись, так
что были на самой верной дороге к разрушению.
—
Что это за почтенный старец
стоит там в углу? — спрашивал он камердинера.
Обедали мы в четвертом часу. Обед длился долго и был очень скучен. Спиридон был отличный повар; но, с одной стороны, экономия моего отца, а с другой — его собственная делали обед довольно тощим, несмотря на то
что блюд было много. Возле моего отца
стоял красный глиняный таз, в который он сам клал разные куски для собак; сверх того, он их кормил с своей вилки,
что ужасно оскорбляло прислугу и, следовательно, меня. Почему? Трудно сказать…
Разумеется, мой отец не ставил его ни в грош, он был тих, добр, неловок, литератор и бедный человек, — стало, по всем условиям
стоял за цензом; но его судорожную смешливость он очень хорошо заметил. В силу
чего он заставлял его смеяться до того,
что все остальные начинали, под его влиянием, тоже как-то неестественно хохотать. Виновник глумления, немного улыбаясь, глядел тогда на нас, как человек смотрит на возню щенят.
— Не
стоило бы, кажется, Анна Якимовна, на несколько последних лет менять обычай предков. Я грешу, ем скоромное по множеству болезней; ну, а ты, по твоим летам, слава богу, всю жизнь соблюдала посты, и вдруг…
что за пример для них.
Я подписал бумагу, тем дело и кончилось; больше я о службе ничего не слыхал, кроме того,
что года через три Юсупов прислал дворцового архитектора, который всегда кричал таким голосом, как будто он
стоял на стропилах пятого этажа и оттуда что-нибудь приказывал работникам в подвале, известить,
что я получил первый офицерский чин.
Соломон-квартальный, вместо суда, бранил их обоих на
чем свет
стоит.
Другой порядок вопросов был запутаннее. В них употреблялись разные полицейские уловки и следственные шалости, чтобы сбить, запутать, натянуть противуречие. Тут делались намеки на показания других и разные нравственные пытки. Рассказывать их не
стоит, довольно сказать,
что между нами четырьмя, при всех своих уловках, они не могли натянуть ни одной очной ставки.
В начале зимы его перевезли в Лефортовский гошпиталь; оказалось,
что в больнице не было ни одной пустой секретной арестантской комнаты; за такой безделицей останавливаться не
стоило: нашелся какой-то отгороженный угол без печи, — положили больного в эту южную веранду и поставили к нему часового. Какова была температура зимой в каменном чулане, можно понять из того,
что часовой ночью до того изнемог от стужи,
что пошел в коридор погреться к печи, прося Сатина не говорить об этом дежурному.
Мы
стояли, сложа руки, нисколько не показывая вида,
что сердце наше тронуто царской и княжеской милостью.
—
Чему же вы удивляетесь? — возразил доктор. — Цель всякой речи убедить, я и тороплюсь прибавить сильнейшее доказательство, какое существует на свете. Уверьте человека,
что убить родного отца ни копейки не будет
стоить, — он убьет его.
— Вам это ни копейки не
стоит, — отвечал доктор, — за кого я вас принимаю, а дело в том,
что я шестой год веду книжку, и ни один человек еще не заплатил в срок, да никто почти и после срока не платил.
— Вам ни копейки не
стоит знать, — отвечал он, — верю я магнетизму или нет, а хотите, я вам расскажу,
что я видел по этой части.
— Вы едете к страшному человеку. Остерегайтесь его и удаляйтесь как можно более. Если он вас полюбит, плохая вам рекомендация; если же возненавидит, так уж он вас доедет, клеветой, ябедой, не знаю
чем, но доедет, ему это ни копейки не
стоит.
Зависимость моя от него была велика.
Стоило ему написать какой-нибудь вздор министру, меня отослали бы куда-нибудь в Иркутск. Да и зачем писать? Он имел право перевести в какой-нибудь дикий город Кай или Царево-Санчурск без всяких сообщений, без всяких ресурсов. Тюфяев отправил в Глазов одного молодого поляка за то,
что дамы предпочитали танцевать с ним мазурку, а не с его превосходительством.
Государь спросил,
стоя у окна: «
Что это там на церкви…. на кресте, черное?» — «Я не могу разглядеть, — заметил Ростопчин, — это надобно спросить у Бориса Ивановича, у него чудесные глаза, он видит отсюда,
что делается в Сибири».
Милорадович советовал Витбергу толстые колонны нижнего храма сделать монолитные из гранита. На это кто-то заметил графу,
что провоз из Финляндии будет очень дорого
стоить.
— Да я пошутил, помилуйте — как вам не стыдно сердиться! Лошадей, вели лошадей,
что ты тут
стоишь, разбойник! — закричал он рассыльному. — Сделайте одолжение, выкушайте чашку чаю с ромом.
У меня не было той забавы или игрушки, которая бы заняла меня и утешила, потому
что ежели и давали что-нибудь, то с упреком и с непременным прибавлением: „Ты этого не
стоишь“.
Гусар снова меня отдал на сохранение денщику. В пять часов с половиной я
стоял, прислонившись к фонарному столбу, и ждал Кетчера, взошедшего в калитку княгининого дома. Я и не попробую передать того,
что происходило во мне, пока я ждал у столба; такие мгновения остаются потому личной тайной,
что они немы.
Германская философия была привита Московскому университету М. Г. Павловым. Кафедра философии была закрыта с 1826 года. Павлов преподавал введение к философии вместо физики и сельского хозяйства. Физике было мудрено научиться на его лекциях, сельскому хозяйству — невозможно, но его курсы были чрезвычайно полезны. Павлов
стоял в дверях физико-математического отделения и останавливал студента вопросом: «Ты хочешь знать природу? Но
что такое природа?
Что такое знать?»
Я возражал, я спорил, но внутри чувствовал,
что полных доказательств у меня нет и
что она тверже
стоит на своей почве,
чем я на своей.
Славянофилы, с своей стороны, начали официально существовать с войны против Белинского; он их додразнил до мурмолок и зипунов.
Стоит вспомнить,
что Белинский прежде писал в «Отечественных записках», а Киреевский начал издавать свой превосходный журнал под заглавием «Европеец»; эти названия всего лучше доказывают,
что вначале были только оттенки, а не мнения, не партии.
Весьма может быть,
что бедный прасол, теснимый родными, не отогретый никаким участием, ничьим признанием, изошел бы своими песнями в пустых степях заволжских, через которые он гонял свои гурты, и Россия не услышала бы этих чудных, кровно-родных песен, если б на его пути не
стоял Станкевич.
Что такое был теоретический интерес и страсть истины и религии во времена таких мучеников разума и науки, как Бруно, Галилей и пр., мы знаем. Знаем и то,
что была Франция энциклопедистов во второй половине XVIII века, — а далее? а далее — sta, viator! [
стой, путник! (лат.)]
— Кстати, чтоб не забыть, тут ходит цирюльник в отель, он продает всякую дрянь, гребенки, порченую помаду; пожалуйста, будьте с ним осторожны, я уверен,
что он в связях с полицией, — болтает всякий вздор. Когда я здесь
стоял, я покупал у него пустяки, чтоб скорее отделаться.
Переломить, подавить, скрыть это чувство можно; но надобно знать,
чего это
стоит; я вышел из дома с черной тоской. Не таков был я, отправляясь шесть лет перед тем с полицмейстером Миллером в Пречистенскую часть.
— На
что же это по трактирам-то, дорого
стоит, да и так нехорошо женатому человеку. Если не скучно вам со старухой обедать — приходите-ка, а я, право, очень рада,
что познакомилась с вами; спасибо вашему отцу,
что прислал вас ко мне, вы очень интересный молодой человек, хорошо понимаете вещи, даром
что молоды, вот мы с вами и потолкуем о том о сем, а то, знаете, с этими куртизанами [царедворцами (от фр. courtisan).] скучно — все одно: об дворе да кому орден дали — все пустое.
Я нарочно при нем продолжал разговор; губернатор начал сердиться, говорил,
что все дело не
стоит трех слов.
Natalie занемогла. Я
стоял возле свидетелем бед, наделанных мною, и больше,
чем свидетелем, — собственным обвинителем, готовым идти в палачи. Перевернулось и мое воображение — мое падение принимало все большие и большие размеры. Я понизился в собственных глазах и был близок к отчаянию. В записной книге того времени уцелели следы целой психической болезни от покаяния и себяобвинения до ропота и нетерпения, от смирения и слез до негодования…
Это был кризис, болезненный переход из юности в совершеннолетие. Она не могла сладить с мыслями, точившими ее, она была больна, худела, — испуганный, упрекая себя,
стоял я возле и видел,
что той самодержавной власти, с которой я мог прежде заклинать мрачных духов, у меня нет больше, мне было больно это и бесконечно жаль ее.
Ротшильд на улице гораздо ровнее с нищим, который
стоит с метлой и разметает перед ним грязь,
чем с своим камердинером в шелковых чулках и белых перчатках.
— А
что шкатунку украл батюшка, — прибавил он, — то это так верно, как я перед вами
стою.
Новые друзья приняли нас горячо, гораздо лучше,
чем два года тому назад. В их главе
стоял Грановский — ему принадлежит главное место этого пятилетия. Огарев был почти все время в чужих краях. Грановский заменял его нам, и лучшими минутами того времени мы обязаны ему. Великая сила любви лежала в этой личности. Со многими я был согласнее в мнениях, но с ним я был ближе — там где-то, в глубине души.
…В Москву я из деревни приехал в Великий пост; снег почти сошел, полозья режут по камням, фонари тускло отсвечиваются в темных лужах, и пристяжная бросает прямо в лицо мороженую грязь огромными кусками. А ведь престранное дело: в Москве только
что весна установится, дней пять пройдут сухих, и вместо грязи какие-то облака пыли летят в глаза, першит, и полицмейстер,
стоя озабоченно на дрожках, показывает с неудовольствием на пыль — а полицейские суетятся и посыпают каким-то толченым кирпичом от пыли!»
Мы ее несколько забыли;
стоит вспомнить «Историю» Волабеля, «Письма» леди Морган, «Записки» Адриани, Байрона, Леопарди, чтобы убедиться,
что это была одна из самых тяжелых эпох истории.
Чаадаев и славяне равно
стояли перед неразгаданным сфинксом русской жизни, — сфинксом, спящим под солдатской шинелью и под царским надзором; они равно спрашивали: «
Что же из этого будет? Так жить невозможно: тягость и нелепость настоящего очевидны, невыносимы — где же выход?»
И
что же было возражать человеку, который говорил такие вещи: «Я раз
стоял в часовне, смотрел на чудотворную икону богоматери и думал о детской вере народа, молящегося ей; несколько женщин, больные, старики
стояли на коленях и, крестясь, клали земные поклоны.
— Мне было слишком больно, — сказал он, — проехать мимо вас и не проститься с вами. Вы понимаете,
что после всего,
что было между вашими друзьями и моими, я не буду к вам ездить; жаль, жаль, но делать нечего. Я хотел пожать вам руку и проститься. — Он быстро пошел к саням, но вдруг воротился; я
стоял на том же месте, мне было грустно; он бросился ко мне, обнял меня и крепко поцеловал. У меня были слезы на глазах. Как я любил его в эту минуту ссоры!» [«Колокол», лист 90. (Прим. А. И. Герцена.)]
Мы вообще знаем Европу школьно, литературно, то есть мы не знаем ее, а судим à livre ouvert, [Здесь: с первого взгляда (фр.).] по книжкам и картинкам, так, как дети судят по «Orbis pictus» о настоящем мире, воображая,
что все женщины на Сандвичевых островах держат руки над головой с какими-то бубнами и
что где есть голый негр, там непременно, в пяти шагах от него,
стоит лев с растрепанной гривой или тигр с злыми глазами.
В продолжение моего процесса я жил в Отель Мирабо, Rue de la Paix. Хлопоты по этому делу заняли около полугода. В апреле месяце, одним утром, говорят мне,
что какой-то господин дожидается меня в зале и хочет непременно видеть. Я вышел: в зале
стояла какая-то подхалюзая, чиновническая, старая фигура.
Читая Фогта, многим обидно,
что ему ничего не
стоит принимать самые резкие последствия,
что ему жертвовать так легко,
что он не делает усилий, не мучится, желая примирить теодицею с биологией, — ему до первой как будто дела нет.
Совсем напротив, везде ясно видно,
что политика, в смысле старого либерализма и конституционной республики,
стоит у него на втором плане, как что-то полупрошедшее, уходящее.