Неточные совпадения
«
Былое и думы» не
были писаны подряд; между иными главами лежат целые годы. Оттого на всем
остался оттенок своего времени и разных настроений — мне бы не хотелось стереть его.
Тон «Записок одного молодого человека» до того
был розен, что я не мог ничего взять из них; они принадлежат молодому времени, они должны
остаться сами по себе.
Заставы все заперли, вот ваш папенька и
остался у праздника, да и вы с ним; вас кормилица Дарья тогда еще грудью кормила, такие
были щедушные да слабые.
С месяц отец мой
оставался арестованным в доме Аракчеева; к нему никого не пускали; один С. С. Шишков приезжал по приказанию государя расспросить о подробностях пожара, вступления неприятеля и о свидании с Наполеоном; он
был первый очевидец, явившийся в Петербург.
Передняя и девичья составляли единственное живое удовольствие, которое у меня
оставалось. Тут мне
было совершенное раздолье, я брал партию одних против других, судил и рядил вместе с моими приятелями их дела, знал все их секреты и никогда не проболтался в гостиной о тайнах передней.
При Николае де Санглен попал сам под надзор полиции и считался либералом,
оставаясь тем же, чем
был; по одному этому легко вымерить разницу царствований.
Но
есть и другой — это тип военачальников, в которых вымерло все гражданское, все человеческое, и
осталась одна страсть — повелевать; ум узок, сердца совсем нет — это монахи властолюбия, в их чертах видна сила и суровая воля.
Четыре лошади разного роста и не одного цвета, обленившиеся в праздной жизни и наевшие себе животы, покрывались через четверть часа потом и мылом; это
было запрещено кучеру Авдею, и ему
оставалось ехать шагом.
Поехал и Григорий Иванович в Новоселье и привез весть, что леса нет, а
есть только лесная декорация, так что ни из господского дома, ни с большой дороги порубки не бросаются в глаза. Сенатор после раздела, на худой конец,
был пять раз в Новоселье, и все
оставалось шито и крыто.
Лет тридцати, возвратившись из ссылки, я понял, что во многом мой отец
был прав, что он, по несчастию, оскорбительно хорошо знал людей. Но моя ли
была вина, что он и самую истину проповедовал таким возмутительным образом для юного сердца. Его ум, охлажденный длинною жизнию в кругу людей испорченных, поставил его en garde [настороже (фр.).] противу всех, а равнодушное сердце не требовало примирения; он так и
остался в враждебном отношении со всеми на свете.
Старуха мать его жила через коридор в другой комнатке, остальное
было запущено и
оставалось в том самом виде, в каком
было при отъезде его отца в Петербург.
Комнаты
были перестроены, но подъезд, сени, лестница, передняя — все
осталось, также и маленький кабинет
остался.
Впрочем, одна теплая струйка в этом охлажденном человеке еще
оставалась, она
была видна в его отношениях к старушке матери; они много страдали вместе от отца, бедствия сильно сплавили их; он трогательно окружал одинокую и болезненную старость ее, насколько умел, покоем и вниманием.
Вот этот-то профессор, которого надобно
было вычесть для того, чтоб
осталось девять, стал больше и больше делать дерзостей студентам; студенты решились прогнать его из аудитории. Сговорившись, они прислали в наше отделение двух парламентеров, приглашая меня прийти с вспомогательным войском. Я тотчас объявил клич идти войной на Малова, несколько человек пошли со мной; когда мы пришли в политическую аудиторию, Малов
был налицо и видел нас.
Бедные работники
оставались покинутыми на произвол судьбы, в больницах не
было довольно кроватей, у полиции не
было достаточно гробов, и в домах, битком набитых разными семьями, тела
оставались дня по два во внутренних комнатах.
Жена моя
была на сносе, в Новгороде вспыхнул бунт, при мне
оставались лишь два эскадрона кавалергардов; известия из армии доходили до меня лишь через Кенигсберг.
Не вынес больше отец, с него
было довольно, он умер.
Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше
было нужд, тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали в семью вырученные деньги.
Вадим
остался без места, то
есть без хлеба, — вот его Вятка.
Женщина эта
была немолода, но следы строгой, величавой красоты
остались; завернутая в длинную, черную бархатную мантилью на горностаевом меху, она стояла неподвижно.
Симоновский архимандрит Мелхиседек сам предложил место в своем монастыре. Мелхиседек
был некогда простой плотник и отчаянный раскольник, потом обратился к православию, пошел в монахи, сделался игумном и, наконец, архимандритом. При этом он
остался плотником, то
есть не потерял ни сердца, ни широких плеч, ни красного, здорового лица. Он знал Вадима и уважал его за его исторические изыскания о Москве.
Тяжелый сон снова смыкает глаза; часа через два просыпаешься гораздо свежее. Что-то они делают там? Кетчер и Огарев
остались ночевать. Досадно, что жженка так на голову действует, надобно признаться, она
была очень вкусна. Вольно же
пить жженку стаканом; я решительно отныне и до века
буду пить небольшую чашку.
…Вспоминая времена нашей юности, всего нашего круга, я не помню ни одной истории, которая
осталась бы на совести, которую
было бы стыдно вспомнить. И это относится без исключения ко всем нашим друзьям.
Он вел себя неосторожно, виделся в Москве с товарищами,
был ими угощаем; разумеется, это не могло
остаться в тайне.
Лицо ее
было задумчиво, в нем яснее обыкновенного виднелся отблеск вынесенного в прошедшем и та подозрительная робость к будущему, то недоверие к жизни, которое всегда
остается после больших, долгих и многочисленных бедствий.
Года за полтора перед тем познакомились мы с В., это
был своего рода лев в Москве. Он воспитывался в Париже,
был богат, умен, образован, остер, вольнодум, сидел в Петропавловской крепости по делу 14 декабря и
был в числе выпущенных; ссылки он не испытал, но слава
оставалась при нем. Он служил и имел большую силу у генерал-губернатора. Князь Голицын любил людей с свободным образом мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В русском языке князь
был не силен.
Я не застал В. дома. Он с вечера уехал в город для свиданья с князем, его камердинер сказал, что он непременно
будет часа через полтора домой. Я
остался ждать.
Для меня эта сцена имела всю прелесть новости, она у меня
осталась в памяти навсегда; это
был первый патриархальный русский процесс, который я видел.
Надобно
быть в тюрьме, чтоб знать, сколько ребячества
остается в человеке и как могут тешить мелочи от бутылки вина до шалости над сторожем.
Старик
был лет за двадцать пять морским офицером. Нельзя не согласиться с министром, который уверял капитана Копейкина, что в России, некоторым образом, никакая служба не
остается без вознаграждения. Его судьба спасла в Лиссабоне для того, чтоб
быть обруганным Цынским, как мальчишка, после сорокалетней службы.
История о зажигательствах в Москве в 1834 году, отозвавшаяся лет через десять в разных провинциях,
остается загадкой. Что поджоги
были, в этом нет сомнения; вообще огонь, «красный петух» — очень национальное средство мести у нас. Беспрестанно слышишь о поджоге барской усадьбы, овина, амбара. Но что за причина
была пожаров именно в 1834 в Москве, этого никто не знает, всего меньше члены комиссии.
Я
выпил, он поднял меня и положил на постель; мне
было очень дурно, окно
было с двойной рамой и без форточки; солдат ходил в канцелярию просить разрешения выйти на двор; дежурный офицер велел сказать, что ни полковника, ни адъютанта нет налицо, а что он на свою ответственность взять не может. Пришлось
оставаться в угарной комнате.
Старик, о котором идет речь,
был существо простое, доброе и преданное за всякую ласку, которых, вероятно, ему не много доставалось в жизни. Он делал кампанию 1812 года, грудь его
была покрыта медалями, срок свой он выслужил и
остался по доброй воле, не зная, куда деться.
Это
было варварство, и я написал второе письмо к графу Апраксину, прося меня немедленно отправить, говоря, что я на следующей станции могу найти приют. Граф изволили почивать, и письмо
осталось до утра. Нечего
было делать; я снял мокрое платье и лег на столе почтовой конторы, завернувшись в шинель «старшого», вместо подушки я взял толстую книгу и положил на нее немного белья.
Это
было невозможно; думая
остаться несколько времени в Перми, я накупил всякой всячины, надобно
было продать хоть за полцены, После разных уклончивых ответов губернатор разрешил мне
остаться двое суток, взяв слово, что я не
буду искать случая увидеться с другим сосланным.
— Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают — не знаю. Сначала
было их велели гнать в Пермь, да вышла перемена, гоним в Казань. Я их принял верст за сто; офицер, что сдавал, говорил: «Беда, да и только, треть
осталась на дороге» (и офицер показал пальцем в землю). Половина не дойдет до назначения, — прибавил он.
Пирог
был действительно превосходен и исчезал с невероятной быстротой. Когда
остались одни корки, Долгорукий патетически обратился к гостям и сказал...
Финское население долею приняло крещение в допетровские времена, долею
было окрещено в царствование Елизаветы и долею
осталось в язычестве.
— В лесу
есть белые березы, высокие сосны и
ели,
есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и не велит мозжухе
быть сосной. Так вот и мы меж собой, как лес.
Будьте вы белыми березами, мы
останемся мозжухой, мы вам не мешаем, за царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей изменить не хотим. [Подобный ответ (если Курбановский его не выдумал)
был некогда сказан крестьянами в Германии, которых хотели обращать в католицизм. (Прим. А. И. Герцена.)]
Я
остался тот же, вы это знаете; чай, долетают до вас вести с берегов Темзы. Иногда вспоминаю вас, всегда с любовью; у меня
есть несколько писем того времени, некоторые из них мне ужасно дороги, и я люблю их перечитывать.
Ряд ловких мер своих для приема наследника губернатор послал к государю, — посмотрите, мол, как сынка угощаем. Государь, прочитавши, взбесился и сказал министру внутренних дел: «Губернатор и архиерей дураки, оставить праздник, как
был». Министр намылил голову губернатору, синод — архиерею, и Николай-гость
остался при своих привычках.
Может
быть, им и удалось бы оставить след более прочный при Александре, но Александр умер, и они
остались при своем желании делать что-нибудь путное.
Княгиня
осталась одна. У нее
были две дочери; она обеих выдала замуж, обе вышли не по любви, а только чтоб освободиться от родительского гнета матери. Обе умерли после первых родов. Княгиня
была действительно несчастная женщина, но несчастия скорее исказили ее нрав, нежели смягчили его. Она от ударов судьбы стала не кротче, не добрее, а жестче и угрюмее.
Ребенок не привыкал и через год
был столько же чужд, как в первый день, и еще печальнее. Сама княгиня удивлялась его «сериозности» и иной раз, видя, как она часы целые уныло сидит за маленькими пяльцами, говорила ей: «Что ты не порезвишься, не пробежишь», девочка улыбалась, краснела, благодарила, но
оставалась на своем месте.
Саша
оставалась в Москве, а подруга ее
была в деревне с княгиней; я не могу читать этого простого и восторженного лепета сердца без глубокого чувства.
Одни сухие и недаровитые натуры не знают этого романтического периода; их столько же жаль, как те слабые и хилые существа, у которых мистицизм переживает молодость и
остается навсегда. В наш век с реальными натурами этого и не бывает; но откуда могло проникнуть в дом княгини светское влияние девятнадцатого столетия — он
был так хорошо законопачен?
Это
было невозможно… Troppo tardi… [Слишком поздно (ит.).] Оставить ее в минуту, когда у нее, у меня так билось сердце, — это
было бы сверх человеческих сил и очень глупо… Я не пошел — она
осталась… Месяц прокладывал свои полосы в другую сторону. Она сидела у окна и горько плакала. Я целовал ее влажные глаза, утирал их прядями косы, упавшей на бледно-матовое плечо, которое вбирало в себя месячный свет, терявшийся без отражения в нежно-тусклом отливе.
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не
было притворством; смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она
оставалась одна с детьми в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
— Я не мог
остаться во Владимире, я хочу видеть NataLie — вот и все, а ты должен это устроить, и сию же минуту, потому что завтра я должен
быть дома.
Кетчер махал мне рукой. Я взошел в калитку, мальчик, который успел вырасти, провожал меня, знакомо улыбаясь. И вот я в передней, в которую некогда входил зевая, а теперь готов
был пасть на колена и целовать каждую доску пола. Аркадий привел меня в гостиную и вышел. Я, утомленный, бросился на диван, сердце билось так сильно, что мне
было больно, и, сверх того, мне
было страшно. Я растягиваю рассказ, чтоб дольше
остаться с этими воспоминаниями, хотя и вижу, что слово их плохо берет.
Я
остался ждать с его милой, прекрасной женой; она сама недавно вышла замуж; страстная, огненная натура, она принимала самое горячее участие в нашем деле; она старалась с притворной веселостью уверить меня, что все пойдет превосходно, а сама
была до того снедаема беспокойством, что беспрестанно менялась в лице.